Артур Григорян - Первый Апокриф

– Хорошо, Натан, я понял; теперь посмотрим её. Давай попробуем снять с тебя рубашку, чтобы рассмотреть всё как следует.

– Да разве, так его и растак, я смогу снять рубашку? Мне и пошевелить-то рукой больно, а ты говоришь – рубашку снять!

Далее следовал длинный пассаж, живописующий сложные и предосудительные взаимоотношения между Натаном, рубашкой, создателем рубашки с вовлечением его ближайших родственников. Я только языком цокнул от восхищения, ибо моё воображение было куда беднее предложенной Натаном версии событий.

– Я помогу тебе, только дождёмся помощника, – успокоил я Натана.

Через пару минут появился и ассистент – чернявый, лупоглазый мальчишка лет двенадцати. Не Бог весть какая помощь, но для начала вполне достаточно. Вдвоём мы стянули с Натана рубашку, открыв худой и жилистый торс. Вид левой руки страдальца был весьма характерен: неестественная форма плеча, деформация сустава и западение под лопаткой – всё указывало на вывих. Ощупав руку, я не обнаружил других значимых болячек – похоже, обошлось без переломов.

Я напряг память, вспоминая советы Саба-Давида при вывихах, и по привычке обратился к Всевышнему с просьбой о помощи. Только бы не пропустить трещину или перелом, а то последствия могут быть ужасны! Я поморщился, вспомнив, как однажды в Александрии был свидетелем такой ошибки моего учителя, и как долго потом пришлось исправлять её.

Предупредив Натана, что будет больно, и предложив ему отвести душу, но не мешать мне, я взялся за дело. Уложив его на спину, я разулся, сел слева от страдальца и двумя руками взялся за его кисть. Под витиеватый фонтан сквернословия, которым конюх щедро орошал мои действия, я упёрся пяткой ему в подмышку, где нащупал сместившуюся головку плечевой кости, и со всей силы потянул руку на себя по оси. После нескольких рывков послышался лёгкий щелчок, который я уловил даже сквозь аккомпанемент натановых семиэтажных, и плечо встало на место.

Я послал мальчика за хозяином (хотелось похвастаться своей работой), а сам, накрутив валик из лежащих тряпок, подложил Натану под плечо, чтобы рука была несколько отведена в сторону, после чего тряпкой же примотал последнюю к туловищу, зафиксировав её в таком положении.

Вскоре появился сам хозяин, вопросительным взглядом скользнув по Натану, мне и замотанной руке.

– Всё нормально, почтенный Эзра, я вправил вывих. Её надо будет подержать в таком положении дней пятнадцать-двадцать и потом ещё месяц не нагружать сильно. После этого она будет как новенькая.

– Чтобы мне провалиться в лошадиное подхвостье, если этот малый не волшебник, так его и растак! – радостно осклабился Натан. – До чего он ловко мне вправил руку – я даже выругать его не успел по-человечески!

– Ещё успеешь, – также улыбнулся я.

– Попридержи язык, Натан, – пытаясь выглядеть строгим, насупился Эзра. – А ты, почтенный Йехошуа, действительно мастер своего дела. Элиэзер не напрасно пел тебе дифирамбы! Отужинай же с нами чем Бог послал и будь на сегодня моим гостем. Завтра утром вернёшься к своим собратьям.

– Благодарю тебя, почтенный габай. От приглашения к столу грех отказаться.

Мы пошли к дому, в то время как Натан, восхищённо цокая и поругиваясь вполголоса себе под нос, с интересом осматривал свою замотанную руку.

Трапеза показалась мне по-царски роскошной по сравнению с обычным лагерным меню. Во главе стола на богато вышитых подушках возлежал сам хозяин с младшим сынишкой одесную, меня же как почётного гостя он усадил слева от себя. Рядом со мной возлежал зять габая – зажиточный ремесленник из Киликийского Тарсоса 142 142 Киликийский Тарсос – исторический город в области Киликия, ныне на юго-востоке центральной части Турции. Из Тарса был родом апостол Павел (Савл). по имени Биньямин, приехавший по торговым делам, а также его жена и сын, а габаю, соответственно, внук – юноша лет двадцати по имени Шауль. По другую сторону от нас, за габаевым сынишкой – пятилетним вертлявым пацанёнком (как оказалось, поздним и единственным мальчиком в длинной череде отпрысков Эзры), сидела жена габая – дородная матрона с властным, дебелым лицом, сохранившим отголоски былой красоты, а также Элиэзер – мой бывший пациент. Многочисленные дочери габая шустро подавали нам на стол и шумной стайкой щебетали по соседству.

Блюда дымились, как жерла вулканов, сквозь дым которых едва можно было угадать сидящих напротив сотрапезников, и лишь голоса позволяли определить авторство той или иной реплики. За столом не уставали нахваливать моё мастерство, в подтверждение которого Элиэзер в сотый раз разевал рот, демонстрируя всему окружению дырку от зуба, и вновь пересказывал в подробностях все свои мучения трёхмесячной давности, вспоминая новые детали.

– И вот он начинает болеть аж с самого Хеброна! Я ещё подумал, что зря так легкомысленно отправился в дорогу; но разве может какой-то зуб помешать делу?

– Да уж, Элиэзер – это ты, конечно, зря рисковал. Знали бы вы, как он меня напугал, когда появился на пороге моего дома с таким вот лицом!

– Подумать только! Маленький зуб, меньше ногтя! И делать-то ему нечего, кроме как жевать! Костяшка крохотная! А человека лишает покоя и сна, мучает не хуже неоплаченных налогов мытарю 143 143 Мытарь – сборщик податей в Иудее. ! – под общий смех добавил Элиэзер. – Хотя оплаченные порой мучают куда больше. А ведь это уже пятый зуб, который мне выдирали! Знали бы вы, как тяжело мне дались четыре предыдущих! Упаси меня Господь от таких мучений!

– Поистине, в руках Йехошуа благословение Господне! – подхватил Эзра. – Видели бы вы, как он быстро вправил руку моему конюху! Я даже не успел омыть ноги с дороги, как малец прибежал и сказал, что лекарь зовёт меня. Я ещё подумал: наверное, ему что-то понадобилось, придётся за чем-нибудь послать, что-то приготовить. Ан нет – оказалось, что всё уже закончилось.

– Слава Богу, что Гедеон уговорил меня тогда завернуть к Йоханану Ха-Матбилю, как только мы приехали в Бейт-Абару!

– Да уж, это он правильно придумал. Кстати, Йехошуа, друг мой, раз уж ты сегодня с нами, расскажи немного о Йоханане. О чём он говорит, что проповедует? Какие разговоры у вас ведутся в общине? Люди рассказывают разное – не знаешь, чему верить, а чему нет, – обратился ко мне Эзра.

Я замялся. Как здесь, за вечерней трапезой, среди застольных бесед, умудриться в немногих словах затронуть темы, что мы обсуждаем в общине – да так, чтобы это было к месту? Как передать слова и мысли Ха-Матбиля, но не его голосом – полным страсти, а своим – спокойным и негромким? Мысль Йоханана, которая в его устах сияет непреложной истиной, из моих уст будет лишь фальшивым бликом. Мне нужны свои слова, положенные на музыку своего голоса; и, в конце концов, свои же и мысли, выстраданные мною лично, чтобы слушатель поверил, проникся; а пока сказать мне было нечего. Я попытался было замять тему: