Array Коллектив авторов - CHAS REM. Эти «лихие» 90-е

Это уже жертвы снайперов, засевших на крышах и чердаках, а то и прямо в квартирах многоэтажных домов и с какой-то особой тщательностью отстреливающих именно беспомощное мирное население. Гвардейцы охотятся за снайперами по всему городу. Поймали какую-то женщину, на прикладе винтовки которой оказались тридцать три зарубки. Потом раскрыли целую семью, мужа и жену. Оба оказались врачами местной больницы и членами Народного Фронта Молдавии. Стреляли прямо из окна своей квартиры. Из этого окна их и выбросили.

Подобранные Никифором трупы уже можно было свезти на кладбище. А после первых двух дней погрома, когда убитые валялись на улицах вразброс, Вячеслав Когут дал команду хоронить людей прямо на месте гибели. Потому что стояла немыслимая жара, трупы разлагались и возникла угроза эпидемий. И людей хоронили во дворах, в скверах, у подъездов домов.

Так Бендеры стали кладбищем.

Тираспольская городская больница была переполнена. Кровати стояли у стен, в проходах, в коридорах – на них стонали и корчились люди. Мы с трудом пробрались к одному из них. С очевидной болью разлепив глаза, человек дисциплинированно доложил: «Сердюков. Милиционер». Он был совершенно обессилен, поэтому мы сами задрали ему белую больничную рубаху. На груди были вырезаны звезда и крест, а между ними – большая буква «V». Виктория. Победа.

Соседи по палате рассказали, что милиционер Сердюков поехал за женой и детьми в Варницу, чтобы вывезти их из-под огня. Там он и попал в руки полицейских. Его долго били, затем также долго, с наслаждением вырезали знаки на теле, а после, связав, бросили в кузов машины и повезли в сторону Новых Анен. Пользуясь темнотой, он как-то сумел перевалиться через борт, перегрызть веревку на запястьях и уползти в Гырбовецкий лес. Там его и подобрали гвардейцы.

Рядом – еще один, с перевязанной головой. Повязку снимать не позволил. Да мы и не настаивали. Врач сообщил заранее, что на лбу у него вырезана звезда. Только и спросили:

– Как дела?

– Та нэ як, ты ж бачишь.

– Украинец?

– Приднестровець. И ураинець.

– А почему не уехал на Украину?

– Чому? – Долгое молчание. – Нэнька-Украйна нас предала.

«Мать-Россия – тоже», – хотел я сказать, но промолчал.

Парень лет двадцати с перебитым запястьем кормил здоровой рукой своего соседа, как оказалось, – солдата Национальной Армии Молдавии. Подбирая своих раненых, гвардейцы подобрали и его, и вместе со всеми отправили в Тирасполь.

– К нам хоть родственники приходят, передачи носят. – Пояснил парень. – А этот лежит один. Вот мы его и подкармливаем.

– Так враг же.

– Да какой он уже враг? Призвали, и пошел. В первом же бою ранили.

Молдавский воин оказался крестьянином из-под Флорешт. К вечеру пришел с поля, а дома – повестка. Явился в военкомат. Тут же переодели и увезли. А уже через сутки бросили на Бендеры. Кстати, у многих захваченных в плен молдавских солдат обнаружили повестки – почти всех призвали 17 или 18 июня. И всех, без всякой подготовки, бросили в бой. На мясо.

– Не обижают тебя тут? – Спросил я крестьянина.

В ответ он только помотал головой. И неожиданно заплакал.

– Читай дальше. – Попросила Мэри. И я нехотя достал тетрадь.

«…планету покидают цельные миры. Остаются осколки. Мы – осколки.

Пирамида мира перевернута вверх ногами. Дерево растет от корня, от ствола, расширяясь ближе к кроне. Государство – наоборот. Пирамиды, выстроенные древними египтянами, покоятся на человеческих костях. Человек – ничто, прах, удобрение. К Богу тянется камень. А те, в ком частица Бога, отделены от неба грудой камней. На американской купюре ценностью в один доллар изображена подобная пирамида со странным оком «an der Spitze». То ли это Божье око, то ли око демократии. Запутаешься в этих символах. То одноглазые пирамиды, то двуглавые орлы. И нигде в качестве символа не видать человека. По-прежнему на первом месте интересы наций, государств, идеологии, экономики, политики. И никто не додумался, что мир есть человек. Потому и бродит он по земле неприкаянный, как беженец, – осколок государств, языков и религий…»

Мэри молчала, о чем-то задумавшись.

Из радиоперехвата стал известен приказ министра национальной безопасности Анатола Плугару: «Даже если не удастся захватить город, ничего сепаратистам не оставлять». Ничего и не оставляли. Взрывали разграбленные заводы. Сожгли склад шелкового комбината, хлопкопрядильную фабрику, комбинат «Фанеродеталь», детский сад №5. Расстреляли из минометов школу №15. Неожиданно с огневых позиций Кицканского плацдарма открыли артиллерийскую пальбу по Парканам – шестеро убитых, десятки раненых. Бендеры кишели снайперами. Людей убивали на огородах, на отдаленных от мест сражений улицах, во дворах. Снайперы не давали тушить пожары и хоронить убитых.

Троих рабочих завода «Молдавкабель», которых везли в больницу, лично застрелил ОПОНовец Василий Шефаль. Несколько десятков жителей села Гиска вывезли в неизвестном направлении. Не вернулись. На подконтрольной территории в районе улиц Комсомольская, Кавриаго и Победы ОПОНовцы выселили людей из квартир на улицу. Исключительно «русскоязычных». Ворвавшись в квартиру пенсионера Абрамова, который ни за что не хотел открывать дверь, застрелили не только его, но и кошку. Кошка тоже оказалась «русскоязычной». В микрорайоне Борисовка задержали троих детей и стали допрашивать, за кого они: за Молдавию или за Приднестровье? Двое старших сообразили, с кем имеют дело, а самый маленький, десятилетний, сказал, что он за гвардейцев, потому что у него отец гвардеец. Расстреляли в упор. В переулке Лермонтова на глазах у матери разорвало двоих детей.

ОПОНовцы поймали пятнадцатилетнего пацана, подвозившего на мотоцикле гвардейца. Гвардейца расстреляли. Мальчишку избили, вырвали губу и распяли на столбе. Многих, кстати, распинали на столбах и деревьях. Только не гвоздями, как в Евангелии, а классически – веревкой и проволокой. И Бендеры порой напоминали захваченный римлянами Иерусалим. И опять приходили на память слова Антонеску: «Меня не волнует, войдем ли мы в историю, как варвары. Римская империя совершила целую серию варварских актов по отношению к современникам, и все же она была самым величественным политическим устройством…»

Потомки римлян возрождали римские традиции.

«…Я видел, как уничтожали целый мир. Это и был апокалипсис. Эти скрипки, эта щемящая душу музыка, этот неповторимый русский язык, из которого то там, то здесь, как вишни из-за забора, вылезают то молдавские, то украинские, то еврейские, то болгарские или немецкие слова – уже не вернутся. Эти девочки в белых передничках… Эти мальчики с глазами, как ночное небо… Не вернутся… Эти вечно мудрые старики в белых пиджаках и белых кепках на набережной… Эти местечки, где, на каком языке ни говори, – все равно поймут… Не вернутся…