Александр Зарубин - Волчья дорога. История времен тридцатилетней войны

– Если конечно его можно так назвать.

– Почему же нельзя, можно. Утро, оно завсегда доброе. Когда не последнее. – усмехнулся сержант, откашлялся и продолжил:

– Тут такое дело, герр капитан. Вчера ночью на поле. Олухи то эти деревенские. Ой, скажу я вам, дров они хорошо натаскали, много. На пару талеров. Это по меньшей мере, а если с душой к этому подойти – Яков обернулся на каблуках и сердито посмотрел на улыбающегося в бороду сержанта. Знал он это сержантское «с душой» отлично знал.

C того сталось бы продать деревенским их же собственные дрова. А потом ещё раз, их соседям. А потом дождаться, когда все передерутся, торжественно разнять и снять со всех штраф за нарушение земского мира. В свой карман, разумеется – старый вояка проделывал такое не раз и не два на капитанской памяти. Только тогда шла война и жаловаться пострадавшим было некому.

– Дрова, говорите? Сжечь одного самозванного оберста? Даже не думайте, мастер-сержант.

Сержант обиженно засопел, сверкнул на капитана злыми глазами.

– Вот я то, капитан, как раз и думаю. Я – думаю. – повторил он, упрямо, сквозь зубы выговаривая слова, – О том что идти нам на юг. Долго. Вначале пустошь, потом Эльба. И единственный мост – в Мюльберге, правильно?

– Да, другой дороги здесь нет. – подтвердил Яков, уже понимая к чему тот клонит.

– И в ящике денежном у нас, как всегда, мышь повесилась.

Опять нечего возразить.

– А в Мюльберг без денег ходить… Сами понимаете, капитан…

Яков понимал. Отлично понимал. И ему это совсем не нравилось.

– Перебьются. – холодно бросил он. Сержант вдруг улыбнулся

– Ну, я, положим, перебьюсь. – тут сержант улыбнулся ещё раз, будто вспомнил что-то приятное, – Вы пуританин. Ганс женат, Лоренцо, – последовал ещё один короткий смешок, – этот выкрутится. А остальные, – улыбка исчезла, – Остальные, капитан, пойдут брать штурмом веселые дома. Весело, с огоньком, держа наперевес справку о задолженности. И, по обычаю, будут в своем праве, только поди объясни это городским. Будет бунт. К гадалке не ходи, будет.

– Дисциплина в роте – ваша ответственность, сержант. Пока вы справлялись.

– Потому и справлялся до сих пор, что такие вещи наперед думаю.

– До Мюльберга далеко – успеем подумать, сержант…

Под ухом опять заскрипели сапоги и в разговор вмешался мягкий французский говор:

– Пусть завтрашний день сам позаботится о себе, – это подошёл младший из французов, аббат Эрбле. Нашёл место для библейской цитаты. Сержант только сплюнул на снег и ответил – сердито, сквозь зубы:

– У господа нашего апостолы под командой были. Числом двенадцать. А у меня уроды. Числом под сто. Поневоле приходится

– Сержант – оборвал его Яков, прежде чем старый волк до богохульства не договорился.

От ворот раздались удар, крики и сдавленный мат – на горке повозка вывернулась у людей из рук. Кто-то отпрыгнул, кто-то получил по ноге. Судя по отборным ругательствам серьезно никого не зацепило, но все-таки… Капитан устало махнул рукой. – Ладно, сержант, один день даю. Дневка. Все равно надо обоз перепаковать, перетянуть все, что можно. Переход будет долгий.

Сержант усмехнулся в бороду и пошёл

– Что-то старый волк сегодня не в духе, – заметил Эрбле, провожая взглядом уходящего вояку.

– Это не «не в духе», – ответил Яков, – это так, лёгкое раздражение. Вот когда он действительно не в духе… – тут капитан оборвал фразу, выругав сам себя в душе за глупость – о таком чужим не рассказывают. Тем более чужим французам. К счастью для него, аббат решил сменить тему:

– Кстати, а что это за Мюльберг такой, о котором он так беспокоился?.

– Весьма примечательное местечко. На юг отсюда.

– Вы идёте на юг?

– Да. Куда зимние квартиры назначили.

– Не возражаете, если мы с шевалье составим вам компанию? Нам как раз в ту сторону, а дороги в это время опасны.

Уходящий сержант внезапно развернулся, смерив французского шевалье долгим взглядом из-под кустистых бровей. Капитан посмотрел на него, потом на ворота конюшни и сказал

– Ничего не имею против.

Рота покинула поместье на следующий день, прошла через лес, потом по полю неудавшейся казни. Капитан на всякий случай велел мушкетерам зажечь фитили. Но их серые дымки зря коптили небо – никому не было дела до идущих мимо солдат. Пресловутые дрова с поля давно убрали – сержант при виде пустого, вытоптанного сапогами места только рукой махнул. Яков оглядел кромку леса вдали, нахмурился и приказал ускорить шаг. Итальянец Лоренцо у знамени улыбнулся и засвистел такой неуместный в строю весёлый мотивчик. Немилосердно фальшивя при этом. Капитан обернулся, пробегая глазами шагающую по снегу колонну – нет ли отстающих. Вроде все на месте, но лучше проверить. Яков открыл было рот, послать Рейнеке назад, но обнаружил, что юнкера на положенном месте – за левым плечом капитана – нет. Вроде бы только что был.

«Куда он, мать его, провалился? – подумал капитан поворачивая коня, – хуже места не нашёл – отстать?»

Ан нет, вот он – Яков вздохнул с облегчением, увидев знакомый чёрный ёжик волос далеко с тыла, у самых обозных телег. Идёт себе пешком, ухватившись за высокий борт. Разговаривает с кем-то невидимым за высоким пологом. Тихо так разговаривает, вежливо, поминутно смущаясь и путая слова. И начальства, скотина эдакая, в упор не видит. Капитан постарался подкрасться как можно незаметнее и вежливо – как ему показалось – осведомился у Рейнеке, знает ли он, где ему положено быть. Застигнутый врасплох юнкер извинился. Впрочем, ему явно казалось, что он должен быть именно здесь, неважно, что на этот счёт говорят капитан и уставы. «Ну сейчас я ему, – подумал капитан, прикидывая, в какой бы караул парня загнать для вразумления, но тут из-под полога повозки на Якова сверкнули карие глаза и тихий голос вежливо произнёс:

– Не ругайте его господин офицер. Пожалуйста. Он хороший.

– Последний хороший человек в этой армии умер с голода ещё при Тилли, – машинально ответил Яков, а потом долго пытался сообразить: «а это кто?». Круглое веснушчатое лицо, рыжие волосы, упрямо пробивавшиеся на волю из под тяжёлой солдатской шапки. Потом вспомнил – спасённая из деревни. Очнулась. И как только юнкер умудрился устроить её в обоз?

– Юнкер, займите своё место. И шапку наденьте, не лето. – устало бросил капитан. Рейнеке отдал честь и пошёл. Хотя последнюю фразу предпочёл не расслышать.

Яков развернулся и ещё немного проехал назад, в хвост колонны, Пропустил последние ряды мимо себя, огляделся – на глаз, все было в порядке. Потом обернулся и какое-то время с интересом следил за Рейнеке. Прям живая иллюстрация к учебнику баллистики – тело под воздействием разнонаправленных сил. Инерция капитанского окрика, притяжение карих глаз – в итоге юнкер, описав по полю сложную, но вполне подчиняющуюся формулам кривую вернулся к повозке. И шапку стервец так и не надел. Уж больно ладно она сидела на рыжей девичьей головке.