Владимир Фомин - Верная подруга Императрицы

После помолвки, Лили, Я показала бабушке некоторые драгоценности, которые подарил Мне Государь. Как вы полагаете, что Она при этом сказала?

Представления не имею, Ваше Величество.

Ну так вот… Она посмотрела на Мои бриллианты и произнесла: «Смотри, Алике, не возгордись чересчур!». Королева была крошечного роста, но любила длинные шлейфы… Это была очень сильная и волевая женщина. – Затем, задумавшись, Ее Величество добавила: – Нам с Моей сестрой Эллой всегда нравились домики в Англии… славные домики, окруженные чудными садиками. Когда-нибудь вы их увидите, а Я – нет.

Королеве Виктории удалось внушить своей Внучке весь спектр обязанностей Hausfrau (домохозяйки). Неизменно придерживаясь раз и навсегда установленных канонов, Го-сударыня демонстрировала черты, присущие немцам и англичанам, но отнюдь не русским. Я уже упоминала о том ужасе, который охватил Ее, когда Она, впервые прибыв в Петроград, выяснила, что прислуга не имеет ни малейшего представления о том, как следует использовать жидкий графит. Это по-настоящему обеспокоило Государыню.

– Я хотела, чтобы у Меня в доме каминные решетки покрывали графитом каждый день, – заявила Она. – Они были в ужасном состоянии, поэтому Я вызвала к себе одну из Моих служанок и велела ей привести в порядок решетки. Но тут выяснилось, что она даже не знает, о чем идет речь. Впоследствии послали за лакеем, но вы только представьте себе, Лили, Мне самой пришлось показывать ему, как следует покрывать графитом решетки.

Практичность, деловая сметка Ее Величества были не по нраву Свите – над этими ее качествами злопыхатели смеялись и осуждали Государыню за то, что Она удостаивала Своей дружбой лиц, которые, по их мнению, не стоят внимания Императрицы Всероссийской. Мы с Анной подпадали под эту категорию, поскольку, хотя мы и происходили из хороших семей, в наших жилах не текла «sang azur» (голубая кровь), в отличие от некоторых великосветских дам, жаждавших попасть в число особ, приближенных к Императорской Семье.

Ее Величество обвиняли в том, что Она слишком демократична. Но Государыня была непреклонна: Она никому не позволяла диктовать Ей вкусы. Меня иногда удивляло, почему Она предпочитает друзей попроще, а не из более привилегированных кругов. Однажды я набралась смелости и задала Ей такой вопрос. Она мне призналась (хотя об этом мне было известно), что Она болезненно застенчива и незнакомые лица чуть ли не пугают ее.

– Мек ек безразлично, что, богато или же бедно то или иное лицо. Для Меня друг, каким бы он не был, всегда остается другом.

Действительно, этого у нее не отнять, Она поистине была верным другом, и дружбу, как и обязанности, которые она накладывала, ставила выше всяческих материальных выгод. Как женщина она поступала правильно, а как Императрица, возможно, и нет.

Великосветская чернь никогда не пыталась понять подлинную натуру Ее Величества. Ослепленные гордыней, аристократы ополчались на Нее, не зная никакого снисхождения. Мне вспоминается один случай, подтверждающий это, – случай, о котором много было тогда разговоров.

Княгиня Барятинская

Княгиня Барятинская, одна из фрейлин Ее Величества, была очаровательной дамой, но, подобно большинству представительниц аристократических семейств, была большой гордячкой. Однажды, узнав, что Ее Величество собирается на прогулку, княгиня приготовилась сопровождать Ее, но Государыня вышла из Дворца через другой подъезд в обществе госпожи Шнейдер, русской дамы, дававшей Ее Величеству уроки русского языка.

Невольно нанесенную ей обиду княгиня не смогла стерпеть. Она надела на себя шляпу и ушла навсегда из Дворца, заметив напоследок: «Когда кто-то из Барятинских надевает свою шляпу, то лишь для того, чтобы больше не вернуться назад».

Ее Величество не переносила всяческий снобизм. Однажды во время японской войны она работала в одном из помещений Зимнего Дворца. Окна его выходили на набережную Невы. С того места, где сидела Ее Величество, можно было наблюдать за солдатами и офицерами, проходившими мимо Дворца. Неожиданно Она внимательно посмотрела в окно и недовольно вздохнула. На лице ее было написано крайнее негодование. Кто-то из офицеров, находившихся во Дворце, осмелился спросить у нее, в чем дело. Ее Величество указала на набережную:

– Вот в чем, – проговорила Она. Выяснилось, что проходившие мимо одного из офицеров солдаты отдали ему честь, но тот им не ответил тем же. – Почему же офицер не уважает солдат, рядом с которыми он может однажды пасть? Терпеть не могу таких снобов, – добавила Она с холодком в голосе.

Клеветническим измышлениям и злобным сплетням, задевающим Ее Величество, люди – увы! – будут еще долго верить. Ей приписывают склонность к оккультизму, Она якобы участвовала в спиритических сеансах и даже пыталась вызвать тени великих людей, с тем чтобы повлиять на Государя, который якобы и Сам занимался спиритизмом в залах Зимнего Дворца. Очевидно, слухи эти объяснялись тем, что Ее Величество вела довольно уединенную жизнь. Зачастую уединение это было вынужденным: у Ее Величества было слабое здоровье, но хотя многие авторы утверждают, будто Она страдала болезнью, унаследованной от отца, сама Императрица никогда мне об этом не упоминала.

Она страдала пороком сердца из-за частых родов, а иногда у Нее появлялась одышка. Но я не замечала в Ней ни малейших признаков истерии. Иногда Ее Величество охватывал внезапный гнев, но Она обычно умела сдерживать Свои чувства. Кроме хрупкого здоровья, были и другие причины для того, чтобы Она чуралась общества. Цесаревич и Их Высочества часто болели, а Государыня, как преданная мать, настаивала на том, чтобы быть рядом с детьми и выполнять обязанности сиделки. В Государыне было очень развито материнское чувство; Она особенно была счастлива, когда могла о ком-то заботиться. Если какое-то лицо завоевывало Ее привязанность и доверие, то Она начинала проявлять интерес к малейшим деталям его или ее жизни.

Ее склонность к оккультизму сильно преувеличена. Она была суеверной, но Ее суеверия были вполне невинного свойства: Она полагала, что в путешествие следует отправляться в ясную погоду; а когда дарят икону – это недобрый знак. Что же касается Ее пристрастия к свастике, то оно объясняется тем, что в глазах Ее Величества она представляла собой не амулет, а некий символ. По Ее словам, древние считали свастику источником движения, эмблемой Божественного начала.

«Вера, Надежда, Любовь – это все, что имеет значение», – имела обыкновение говорить Ее Величество. Я готова признать, что в Ее жизни присутствовал элемент мистицизма; в этом было что-то сродни свойствам провидца, которыми был наделен Ее дед», принц-супруг царствующей особы. Что же касается окружения и Православия, которое Она приняла, то они лишь способствовали развитию в Ее Величестве этого мистического чувства. Английские авторы осуждают в ней эту черту. Передо мной лежит книга, в которой автор приводит мнение одного из самых убежденных противников государыни. «Александра Федоровна, – изрекает он, – представляет собой интересный тип – объект для будущих психологов, историков и авторов драматических произведений… Немецкая принцесса, получившая воспитание в Англии и оказавшаяся на русском престоле, участница религиозной секты, основанной крестьянином, и адепт оккультизма. Она создана из того же материала, из которого были созданы те ужасные, с тираническими наклонностями, принцессы XV—XVII веков, жившие в западноевропейских странах, – те самые принцессы, которые в одном лице соединяли деспота, не брезгующего колдовством, и фанатического провидца и которые целиком находились в руках их реакционных советников и лукавых исповедников».