Николай Кондратьев - Лекарь-воевода (части VII и VIII)

Молодой парень с еле пробивающимися усиками вышел вперед.

– Пошли, дед, разведу.

Клим заметил, что зрители будто чего-то ждали, постоянно поглядывали на лесную опушку, где еще молоком разливался туман. И вдруг затихли, повернувшись к лесу. Оттуда выехало шесть стрельцов. Впереди здоровый парень в терлике десятника. Двое позади вели лошадей под вьюками. Десятник осадил коня перед разгорающимся костром:

– Что за люди?! Почему голышом? Туды-распротуды!

Курганов нарочито гневно ответил:

– Потому и голышом, что вы, царевы стрельцы, плохо службу несете. Разбойников не гоняете. Вишь, как нас обчистили на царевой земле!

– Чего ты лаешься, борода! Мы тех воров изловили, по деревьям развесили. Не твоя ли одежка на тех лошадях?

– Кони мои… И одежка, видать, наша. Дозволь посмотреть, господин десятник, – изменил свой тон купец. – Вот, дай Бог тебе многие лета!

– Ладно, ладно! Прикрывай свою срамоту. А вы чего уставились, срамницы! По лодкам! И давай отсюда!

Стрельцы подъехали, сбросили на землю узлы с одеждой. Голыши принялись ее разбирать. Десятник препирался с девками. Клим рассмотрел стрельцов, ни одного знакомого. Один подъехал к нему:

– А ты кто будешь?

Клим обомлел, несмотря на холод, ему сделалось жарко. По голосу он узнал царя!.. Борода и усы поседели, нос заострился, а глаза такие же, пристальные, огненные. Заставив себя сохранить спокойствие, ответил:

– Раненый воин я. Пристал к гостю, во Владимир иду.

– Где ж тебя так изуродовали?

– Татары под Липецком прошлый год. Сабельщиком был в ертауле полка воеводы Ржевского. – Клим овладел собой, теперь он готов был перечислить всех больших и малых воевод до сотника, на случай поверки. Говорят, Иван знал своих воевод поименно. Однако лжестрельца заинтересовало другое:

– Ну-ка повернись, повернись.

Клим старался держаться лжестрельцу изуродованной половиной лица. Теперь пришлось повернуться. Тот хмыкнул:

– Эк тебя изрисовали! И жив остался. Постой, постой… И тебя, видать, драли крепко! За дело?

– По молодости лет. За девку, – врал Клим, а про себя думал: «Хорошо трава высокая, а то бы ожоги заметил!» Стрельцу понравился ответ.

– Видать, хватом был. – В это время лодочник принес одежду, Клима. Сверху лежала раскрытая заплечная сума. – Это весь твой достаток?

– И то люди добрые дали. Благодарю Бога, что жив остался.

– Моли, моли Бога. Он всемилостив, – молвил стрелец наставительно и отъехал.

Клим принялся одеваться. Краем глаза заметил, что этот страшный стрелец сказал что-то десятнику. Тот сразу развернул коня. Произошла какая-то заминка. Клим понял по-своему: «Узнал!» Дух захватило. Но десятник стал приближаться к нему один. Наклонился и протянул золотой:

– Держи. За храбрость тебе. – Так все произошло неожиданно, что Клим растерялся. Десятник засмеялся: – Обалдел, да?

– Благодарствую, десятник! Скажи, за кого Богу молиться?

Десятник, помедлив, ответил, разворачивая коня:

– Ставь свечи Иоанну Предтече.

…Лицедейство окончено. Стрельцы с посвистом ускакали. Лодки отошли, на них грянула ладная песня. Курганов истово перекрестился на восходящее солнце:

– Слава Тебе, Господи! Миновало! Васятка! Ступай в камыши, вызывай.

Клим подошел и негромко спросил его:

– Ты узнал, кто этот ряженый стрельцом, с бородкой клинышком?

– Узнал. А ты видел его раньше?

– Приходилось. Почему же ты ряженому десятнику кланялся, а не ему?

– Вспомнил кое-что. На моего земляка, он во дворец поставлял товары, так же вот навалились скоморохи. А он в одном из них узнал государя и поклонился ему в ноги. Так били моего знакомца до полусмерти – как он посмел подумать, что государь скоморошничает! А нам нужно возблагодарить Господа, что обошлось без крови. Вот только кошельков лишились. Струги починим, товар подмок – просушим. А с красным товаром в камышах переждали. Вон они…

К вечеру минули Мытищинский волок, ночевали на берегу реки Клязьмы. Ни в этот день, ни на следующий никто их не нагонял. Значит, государь не один день веселился.

Дальше без помех шли по течению, Клязьма быстро становилась многоводной, собирая множество лесных притоков.

Клим смотрел на берега, покрытые лесом, на селения и тихо радовался своим воспоминаниям. На этот раз он ничего не рассказывал своим спутникам. Вот от хвори лечил, как мог, и всегда удачно, даже сам удивлялся на свои способности.

В тот день до села Собинки не дотянули, остановились ночевать верстах в десяти. Клим, отдохнув часа два, еще до зорьки ушел от купца и ранним утром подошел к селу. Прямо у околицы стоял пастух с предлинным кнутом и бабы. Обсуждали – можно ли выгонять скот, если на траве иней. Решили, что нельзя, и стали расходиться. Клим остановил старушку около ворот и попросил вынести напиться. Старушка впустила его на двор, принесла кружку парного молока и кусок хлеба:

– Ешь на здоровье, болезный. В избу не зову – народу у нас полно, только встают.

Клим с благодарностью принял приношение и, усевшись на поленницу, принялся есть. Старушка, придерживая подбородок, горестно смотрела на него, потом решилась спросить:

– Сам-то откуда?

– Издалека, сестричка. С Белого озера. Вот у Владимира святым угодникам поклонюсь и по первопутку буду к дому пробираться.

– Жена, дети ждут?

– Нет. Бобыль аз. – Чтобы предупредить поток других вопросов, спросил сам: – Тут в ваших местах бывал. Боярыня, как и прежде, жалует нашего брата?

– Принимает и теперь. Вас она жалует, а вот нас не дюже. Такая…

– Помню, боярышня тут была отменной доброты. Небось замуж вышла?

– Какой замуж! Христова невеста она. В Суздале, в монастыре.

– Да ты что! И давно?

– Порядком. Почитай, лет шесть уже. Мужик мой еще жив был.

– И сейчас там?

– Там, в Девичьем. Прошлое лето мой старшой туда нашего боярина с боярыней возил. Видались с ней.

Клим ушам не верил! Возможно, старуха что-то напутала? Принялся уточнять:

– Она все время в том монастыре?

– А куда ж ей деться?! Говорят, будто схиму носила.

– Схиму?! Вон дела-то какие! Нарекли-то ее как?

– По-чудному как-то… Дай Бог памяти… Тарифа, кажись.

– Может, Тавифа?

– Во, во, правильно, Тавифой. – Дальше старуха принялась задавать свои вопросы: где изрубили, почему не женат, кто родители. Клим терпеливо отвечал, потом, поблагодарив еще раз старушку, ушел.

Он узнал все, что его интересовало, – Таисия в монастыре. Однако что это за схима? Шесть лет монашества? Тогда, два года назад, и Федор говорил, и теперь загадка. Он не решился расспрашивать других, по селу мог пойти слух – какой-то урод интересовался боярышней. Значит, нужно идти в Суздаль.

Клим вышел на берег Клязьмы, и вскоре его подобрали на струг Курганова.