Ольга Клюкина - Эсфирь

Абихаил знал: вместо сказочной страны, где «течет молоко и мед», переселенцы увидели сплошные руины. Здесь давно не было никакого города, а возвышался лишь пустой холм, по грудам камней на котором можно было приблизительно догадаться, на каком месте прежде стоял храм, а где возвышались дворцы. Вокруг холма не было ни стен, ни ворот, ни малейшего укрытия от врагов. С его вершины на всем обозримом пространстве давно не было ни прежних плодородных пашен, ни виноградников, ни садов. Десятки лет никто не возделывал эти земли. Десятки лет здесь никто ничего не строил. Те немногие из иудеев, кому в свое время чудом удалось избежать плена, жили в постройках, больше напоминающих шалаши, и в лучшем случае разводили овец и коз.

В самом Иерусалиме со времен войны не осталось ни одного целого дома: нужно было все начинать заново, с обжига первого кирпича. На земле предков не осталось ничего, кроме самой земли. И тогда переселенцы перестали петь песни и ликовать. Они поняли: Господь приготовил им не награду, а новые испытания, неизмеримо большие, чем выдались во время многодневного похода.

И сказал Бог устами первосвященника: «Пока есть земля – подножие Его, то будут на этой земле пребывать избранники Яхве, которых Он нарочно снова собрал вместе от востока, от севера и от моря, чтобы в очередной раз проверить крепость Своего народа…»

Абихаил почувствовал, что глаза его увлажнились. Мардохей уже давно спал и, скорее всего, снова видел во сне дорогу. А он, Абихаил, из-за своей слабости и многочисленных телесных хворей так и не добрался до горы Сионской.

Когда-то он послушался благоразумных братьев и никуда не пошел. Конечно, они по-своему правы: в любом месте можно молиться Господу, Он слышит всякую искреннюю молитву К тому же многие в Иерусалиме живы лишь той милостью, которая приходит из дальних городов от рассеянных по всей земле иудеев, в том числе и от Аминадава, Иаира и Абихаила. Нет никакого смысла отправляться в путь. Все так, все так… Но что-то все равно не так.

Абихаил вздохнул и погасил свечу. «Ночь спустилась на землю, и для всех детей Авраамовых наступило время мирного сна», – с умилением подумал Абихаил, глядя на спящего Мардохея, которого он почему-то любил больше всех остальных детей Иаира.

Абихаил хотел бы еще поразмышлять о приятном, но ему мешало больное ухо. В последнее время он сильно мучился от нарывов в ушах, все хуже различал далекие, загадочные голоса и призывы, которые слышал в годы своей юности.

«Мы – рабы, но и в рабстве не оставит нас Бог наш, – последнее, что пришло на ум Абихаилу, когда он поудобнее улегся и почти заснул. – Потому что все равно каждый из нас для Него…

…лучше десяти сыновей».

«Я один для тебя лучше десяти сыновей», – так обычно говорил Абихаил своей бесплодной жене Анне, желая ее хоть как-то утешить.

Абихаил от природы был человеком незлобивым. В селении многие его любили. Не всякий давал беднякам взаймы столько ниток и тканей, а нередко и вовсе прощал долги, поясняя, что именно так велел поступать его невидимый Бог.

По праздникам Абихаил вместе с женой приезжал в город к братьям. А иногда те сами являлись в селение на берегу реки и привозили новые ткани, нитки и шнурки для лавки, где хозяйничала в основном Анна. Причем делала это с охотой и даже с радостью.

Абихаил же все больше сидел в своей комнате на маленьких подушечках, скрестив ноги, и вслух рассуждал о самых невообразимых вещах, пел под кифару песни и почему-то все чаще говорил присказками и загадками. Как-то он признался братьям, что реже, чем прежде, слышит в воздухе незнакомые голоса, споры, призывы и потому ему приходится чаще самому напоминать о себе.

– Все его силы уходят на пустую болтовню, – сказал однажды старшему брату Иаир, кивая на лежанку, где Абихаил сидел в своей любимой позе, скрестив ноги, и что-то увлеченно рассказывал маленькому Мардохею.

– У него все пошло в слова, – осторожно поправил брата мудрый Аминадав. – Он весь – одни говорящие уста, и тут мы бессильны что-либо изменить.

– Бедная Анна! – вздохнул Иаир. – Только я один могу понять, каково ей управляться за всех в лавке. Кто бы мог подумать: она научилась торговать с неплохим прибытком, даже не спрашивая у меня никаких советов. Иногда я наблюдаю за ней потихоньку… Странная у Анны улыбка, будто бы она вот-вот заплачет.

– Что и говорить, это Господь послал нашему Абихаилу в утешение такую жену. Он как младенец, примостившийся на теплом животе у нашей Анны, – улыбнулся Аминадав. – Ты заметил, каким наш брат в последнее время сделался кудрявым и круглым?

– Да, лепечет он и впрямь что-то младенческое. Хорошо еще, не пускает ртом пузыри. Но вот что странно: рядом с Анной даже я, муж, так сказать, в преклонных летах, у которого на голове не осталось ни одной волосинки, чувствую себя неразумным дитятей. Боюсь лишний раз пошуметь на братца, сдерживаю в себе гнев… А ведь ты сам говоришь: во мне все чаще по поводу и без повода вскипает Семеева желчь. Нет, Анна не похожа ни на одну из женщин, которых я когда-либо встречал.

– Ты это точно заметил, Иаир, – согласился Аминадав. – Я на двенадцать лет дольше тебя живу на свете, но могу сказать про Анну то же самое. Она и для меня как мать. Большое горе, что у нее нет своих детей…

– Зато мой Мардохей так и не отходит от Абихаила. Слушает его заунывный вой под кифару. Не могу сказать, чтобы мне это нравилось, но я молчу, Аминадав, и, как ты можешь догадаться, терплю все это из-за Анны, которая ласкает и балует моего мальчишку, как собственного сына.

Больше всех других племянников Абихаил был привязан к Мардохею. Хотя часто его поддразнивал, говорил, что его имя – персидское и означает «поклонник Меродаха». Или называл его вавилонским в честь главного вавилонского божества Мардука, враждебного праведным иудеям. Зато в утешение потом он рассказывал маленькому Мардохею про переселенцев, про дорогу и про того Мардохея, который шел впереди каравана.

– Да, я пристрастен к Мардохею более других моих племянников и вовсе не скрываю этого, – говорил Абихаил братьям. – И что с того? Сам Господь не стесняется быть пристрастным и непоследовательным в Своих милостях. Он учит нас не только скромности и воздержанию, но и показывает, как далеко могут простираться Его милости. Будем же и мы, братья, такими же свободными и пристрастными! Разве не в этом счастье? И не смотрите на меня так строго. Совсем скоро вы узнаете от меня такие известия, что от изумления вскочите с мест и тоже будете вести себя с пристрастием…

– Ты снова говоришь загадками, Абихаил, – сказал Аминадав, поглаживая бороду, уже редкую и седую, похожую на медленно пересыхающую реку. – Что еще за новости ты для нас приготовил?