Алона Китта - Русский излом. Роман в трех частях

Через несколько дней господин Оболенский почувствовал себя намного лучше и попросился на выписку. Карл Иванович попробовал возражать, однако натолкнулся на твердую решимость пациента вернуться к обычной жизни. Он сдался под напором и разрешил Оболенскому покинуть больницу сразу после обхода.

Ольга закрылась в амбулатории, чтобы ненароком не столкнуться с ним: во время осмотра он даже не взглянул в ее сторону, и она была раздосадована его невниманием.

– Хоть бы «спасибо"сказал, ведь есть за что, – раздумывала она, машинально выполняя манипуляции, – Если бы не я, по нему уже давно справили бы панихиду. Я, конечно, переживу его неблагодарность, просто одним разочарованием больше…

Ей было видно в окно, как он вышел на крыльцо, глубоко вдохнул холодный воздух и оглянулся по сторонам. Возможно, он все же хотел ее видеть перед уходом – в какой-то момент ей показалось, что он заметил ее через оконное стекло, однако Оболенский, не спеша, отвернулся и медленно, словно в глубоком раздумье, двинулся по дорожке, устланной подгнившей листвой. Он вышел за калитку и направился в сторону станции, а Ольга, прильнула к окну и долго смотрела ему вслед. Как только он скрылся за поворотом, она глубоко вздохнула и- делать нечего! – вернулась к работе.

А Оболенский, который был вовсе не Оболенский, и не Антон Иванович, размышлял о том, что предпринять в дальнейшем. Обстоятельства вынудили его спешно уехать из Петербурга – он даже не успел забежать домой, в квартиру на Миллионной улице. Он остался без денег, без документов, с пятью рублями в кармане, и первое, что он предпринял, узнав о грозящем аресте, купил билет на ближайший поезд, идущий в Белоруссию.

Он был охвачен порывом – бежать из этого мрачного города, построенного на болоте согласно капризу тирана. Бежать от так называемых друзей, затянувшихся его, Левушку Баренбойма, в организацию бомбистов-эсеров.

Прав был отец, прав: ему не место рядом с этими людишками! И чего ему, дураку, не хватало? Папа никогда не отказывал ему в субсидиях, оплатил образование в Европе, а он, Левушка, вместо благодарности, разрушил свою жизнь.

А ведь он годом раньше приехал в Санкт Петербург, надеясь получить место на кафедре – он грезил наукой! Европейские профессора высоко оценивали его способности и прочили славное будущее. Его дипломная работа по органической химии удостоилась золотой медали на конкурсе студенческих работ, после чего сразу три университета предложили Левушке место для подготовки доктората – Карлов университет в Праге, университет Гумбольдта в Берлине и родной, санкт-петербургский. Он сделал выбор в пользу последнего, и главным аргументом послужило то, что ему захотелось утереть нос Российской империи.

Это она, империя, всячески унижала народ, к которому принадлежал Баренбойм, это она ограничила права и свободы его народа, введя унизительную «черту оседлости». Это она пальцем не пошевелила, чтобы остановить погромы, прокатившиеся на юге. Это она лет десять тому назад засудила несчастного Бейлиса за преступление, которое он не совершал.

Левушке повезло родиться в семье миллионера, а деньги в нашей жизни решают все. Много лет назад Баренбойм-старший сумел разбогатеть и вырваться из душной атмосферы местечка. Это произошло не сразу, и первые годы детства Левушка провел в том же местечке.

Он прекрасно помнил почерневшие от времени бревна дома, доставшегося им в наследство от деда: старый штакетник палисадника, в котором буйным цветом цвели золотые шары, весной благоухали сирень и черемуха, а осенью пламенели гроздья рябины. Он помнил, как ходил с матерью на базар по пятницам, где она громко торговалась, радуясь каждой сэкономленной копейке.

Он помнил невкусные каши по утрам, невкусную похлёбку днём и скудные ужины, за которыми семья доедала остатки от обеда. Славп Б-гу, отцу выпала удача: он нащупал золотую жилу, занявшись торговлей сахаром. Но только через три года после вступления Льва Абрамовича в первую купеческую гильдию неповоротливая российская бюрократия разрешила семье Баренбоймов выехать из местечка и поселиться в Песчанске. Отец выбрал этот тихий губернский город из-за близости к столице, Прибалтике и Белоруссии; удобному железнодорожному сообщению и дешевизне проживания.

Это событие совпало с поступлением Левушки в гимназию, о которой он не любил вспоминать. Здесь ему явно дали понять, что он не такой, как все. Сколько он натерпелся от однокашников, сколько наслушался оскорблений – не хватит места в книге, если описать все! Были и педагоги, норовившие при каждом удобном случае поставить на место еврейского мальчишку. Видите ли, этот наглец умудрялся учиться лучше всех!

А обиднее всего ему казалось то, что ему не разрешали посещать уроки закона божьего, посчитав эти занятия излишними для иудея. Записные хулиганы и двоечники, искренне ненавидевшие сей предмет, гордо следовали в класс мимо него, одиноко стоявшего в рекреации. Левушка не знал, куда деваться от их пренебрежительным взглядов.

И вот все изменилось: он вернётся в Санкт Петербург и завоюет сначала столицу, а потом и империю в целом! Он напишет такие труды – весь мир узнает Льва Баренбойма-младшего.

Хочешь насмешить Б-га – расскажи ему о своих планах!

Если бы знать заранее, что виновником крушения станет не кто иной, как Илья Астафьев, один из немногих его приятелей по Песчанску.

Они случайно встретились на Невском возле Пассажа и сразу же бросились друг другу в объятия, несмотря на то, что особо доверительных отношений между ними не было никогда. Илья был старше двумя годами и всегда посматривал на младших снисходительно, а Левушка, занятый в гимназии борьбой за самоутверждение, чувствовал к Астафьеву нечто вроде благодарности за то, что тот никогда не задирал его.

Гимназические годы остались далеко позади: у обоих в кармане лежали университетские дипломы. Илья присвистнул, узнав, что Левушку приняли на кафедру химии, а тот одобрительно заулыбался, когда Астафьев поведал о своих успехах на адвокатском поприще.

Приятели решили обмыть встречу, и Илья пригласил Левушку на вечеринку, куда он спешил и даже купил спиртное. Вечеринка происходила нынче на квартире Илюшиной подруги, Муры Трапезниковой.

Мура в зелёном обтягивающем платье, похожем на змеиную кожу, встретила их у двери. Она нисколько не удивилась новому гостю, очевидно, в ее доме перебывало много всякого народа. Хозяйка проводила Левушку в комнату, где веселая компания уже откупоривала бутылки, и сразу же представила огненно-рыжей девице, одетой в бесформенную серую хламиду.

При виде Левушки девица замурлыкала, словно почуявшая сметану кошка. Она усадила его рядом и весь вечер подливала вино в бокал нового гостя. Левушка быстро наклюкался, понес какую-то ахинею, полез целоваться к соседке, а затем дал себя увести в дальнюю комнату.