Владимир Сергеев - Кровь на мантии. Документальный роман

– Ах, какая красота! – восторженно воскликнула золушка.

– Ах, какая красота! – эхом пронеслось по столам.

«Засветился разноцветными электрическими огнями весь Кремль, точно огненной кистью нарисованный на потемневшем небе… Иначе как огненной живописью нельзя назвать эту иллюминацию Кремля. Его кресты, куполы, крыши, зубцы, окна, карнизы, все его разнообразные архитектурные линии вырисовывались тысячами разноцветных огней, бирюзовых, пурпурных, золотистых или сверкающих, как бриллианты. Каждая башня, каждый купол, каждая арка ворот или амбразура окна были чудом красоты и искусства. Описать эти чудеса невозможно, нужно было их видеть, как видел московский народ, сотнями тысяч запрудивший все улицы. Что творилось на Красной площади и набережной Москвы-реки, между Москворецким и Каменным мостами, и представить себе невозможно».

Первопрестольная разгулялась не на шутку. Веселилась до упаду московская и заезжая петербургская знать. В пьяном загуле бездельничали иностранные послы. Бесчинствовали по ресторанам заводчики и купцы. Пропивали последние гроши, а то и портки обитатели московских трущоб…

Однако простой люд все еще томился в ожидании, в предвкушении невиданного, самого масштабного праздника для всех и каждого без разбора – мастерового и крестьянина, лавочника и мелкого чиновника, студента-очкарика и бродяги-босяка. Ведь новый царь решил облагодетельствовать всех, невзирая на чины и звания. По распоряжению Ники московский губернатор великий князь Сергей Александрович должен был организовать на окраине города, на Ходынском поле, массовые народные гуляния. Для этих целей здесь были построены временные «театры», эстрады, балаганы, сооружены полторы сотни ярко изукрашенных палаток, обустроены ларьки для бесплатной раздачи пива, водки и различной закуски. Сюда завезли тридцать тысяч ведер пива, бочки вина, водки и меда. Пей, гуляй, русский народ!

Но больше всего в народе судачили о бесплатных «царских гостинцах».

В рекламных листках, заранее распространявшихся по всему городу и приглашавших москвичей на Ходынское поле, было подробнейшим образом описано драгоценное содержимое этих гостинцев. В каждом из полумиллиона подарочных кульков были: «ситцевый платок, выполненный на Прохоровской мануфактуре, на котором напечатаны портреты императорской четы, памятная коронационная эмалированная кружка с вензелями их величеств, высотой 102 миллиметра, фунтовая сайка из крупчатой муки, изготовленная поставщиком двора его императорского величества булочником Д. И. Филипповым, полфунта колбасы, вяземский пряник с гербом 1/3 фунта, мешочек с 3/4 фунта сластей».

– Вот это да!..

– Вот это подарки!..

– И это что же, все даром?..

– Конечно, даром! Для своего народу анпиратору ничего не жалко.

– Ну так дай же ему Бог здоровьичка!..

Так судачил народ, читая эти рекламные листки.

А кто же не захочет вживую увидеть и услышать самого помазанника Божьего, обещавшего приехать на Ходынку вместе с супругой, чтобы во всеуслышание сказать людям свое доброе слово. Для этого здесь же, на краю поля, был оборудован специальный павильон, откуда царь-батюшка должен был обратиться к своему верноподданному народу. Не все же во дворцах с князьями да министрами пить да гулять, надо ж и с народом стопарик пропустить.

Однако до этого надо было еще дожить. И выстоять в круговерти приемов, балов, банкетов, торжественных обедов до ужина и ужинов до утра. Времени катастрофически не хватало: то высочайший прием чрезвычайных послов и посланников в Андреевском зале, то торжественный обед в Грановитой палате для духовенства, за ним – высочайший прием папского нунция, на следующий день – опять двадцать пять, то же самое, но уже с другими составами. Поздравления, шампанское, икра, устрицы, фрукты, мороженое, музыка, танцы и, конечно, «Ура! Славься! Многая лета!..»

Кпоходу за подарками, на Ходынку, Иван с Кузьмой начали готовиться заранее, основательно и с удовольствием. А как же, ведь не часто приходит на их улицу праздник. Может, потому, что давно уж нет у них ни своей улицы, ни родного дома. Живут, словно собаки бездомные, где и как придется. Носит их судьба из конца в конец земли русской, словно перекати-поле. Вот и толстопузая купчиха Москва приютила их ненадолго. Здесь тоже, конечно, жизнь не сахар, однако на кусок хлеба, требуху да шкалик-другой водки рукастым мужикам в расцвете сил всегда можно подзаработать – кому забор или крышу починить, кому трубу почистить или фасад дома подкрасить. В общем, пока сила есть, Христа ради просить милостыню не приходится.

Да вот только праздников-то, как бывало на селе, теперь у них нет. Все будни да будни, стосковались они по празднику. А тут такое! Ведь если когда-никогда доведется вернуться в родные села, до самой смерти хватит рассказов о том, как с самим царем-батюшкой пировали на Ходынке. А кружка-то с гербом да золотыми вензелями по белой эмали, а платок с портретами царя да царицы – это ж на всю оставшуюся жизнь память! Уж больно хороша кружечка-то. Прямо засмотрелись они на одну такую, напоказ выставленную в витрине дорогого магазина. Глаз не оторвать!

Словом, сэкономили они деньжат. Накупили выпить-закусить, чтоб ожидание было в удовольствие, и отправились в путь-дорожку еще загодя, чтоб, не суетясь, с ночи места получше занять, посидеть, побалакать о том о сем с такими же, как они, мужичками под звездным майским небом у разведенного костерка. Да под водочку, под закусочку. А поутру первыми подарочки получить да на анпиратора с супружницей поглазеть, послушать, что народу своему скажет.

Наскоро перекусив и выбравшись на свет Божий из своей ночлежки, переулками, переулками, чтоб не нарваться на полицейского, – хотя и не беглые они, а паспортов-то ведь нет! – вышли на Тверскую. Время было раннее, но по ней в сторону Ходынки уже тянулись вереницы народу. Празднично приодетые, с улыбками на лицах. Не баре, а в основном такие же, как они, работяги-труженики.

Ивану с Кузьмой было приятно и даже гордо идти среди них и вместе с ними, ощущая забытое с той деревенской поры их жизни соборное единение и какую-то возвышенную одухотворенность. Они шли, словно в церковь на престольный праздник, не забывая, впрочем, об обещанных угощениях и подарках и о виденной в витрине белой эмалированной кружечке с золотыми вензелями.

– Вот и у нас с тобой праздник, Кузьма! – расплылся в широкой беззубой улыбке Иван.

– Душа поет! – восторженно выдохнул Кузьма.

– А погодка-то, погодка, словно по заказу!

– А что, бабоньки, вы откуда будете? Вижу, что не московские! – бочком, бочком присоседился шустрый Кузьма к двум молодкам, степенно вышагивающим рядом.