Владимир Сергеев - Кровь на мантии. Документальный роман

Почитай, весь май будет пить да гулять вместе с сильными мира сего московский, да и не только московский, а съехавшийся по такому редкому поводу русский и нерусский люд за большим и почти что одним со знатью столом. Не суть, что одни пируют во дворцах, а другие в халупах да кабаках, праздник-то общий – один на всех, так же, как и сам батюшка-царь.

– Не важно, что царицка-то подкачала, немчура неумытая, по-русски ни словечка не понимающая, зато сам-то каков – молодой, статный да гладкий! – рассуждали в кабаке меж собой два оборванца с Хитровки.

– Да уж, одни евоные усы с бородкою холеной чего стоють!

– А царицка-то что ж, ее дело муженька свово ублажать да детишек рожать. Для этого, окромя любви да круглой жопы, ничего и не надобно.

– И то верно. А язык-то ей наш зачем знать! Не с тобой же, дураком, лясы точить! Во дворцах-то оне, все одно, на своем хранцузском с утра до вечера лопочуть.

– Вот-вот, я и говорю, оттого никогда не понять им русской душеньки – потому как не наши оне, не здешние.

– Да уж, не зря говорять, до Бога высоко, а до царя далеко. Тольки вот я так себе думаю: чем дальше-то оно, для нас с тобой – лучше, спокойней. Ведь мы с тобою, Кузьма, люди вольные, к хомуту непривычные. Это енералам да министрам без хомута жисти нет, он их и кормить. А нас-то в германскую повозку не запрягешь!

– Твоя правда, Иван, твоя правда… А ты мне вот что еще растолкуй. Слыхал я, что из Питера в Москву поезд с подарками отправили. Подарки енти будто для простого люда, чтоб, значить, порадовался народ в день коронации за Николку-то нынешнего. Да еще, людишки сказывають, вместе с подарками деньги будут раздавать, за здорово живешь, таким вот босякам, как мы с тобой, чтоб выпить могли чарку-другую за здоровье помазанника.

Так скажи мне на милость, правда это али вруть люди? Чтой-то мне в это не особо верится. Думаю, брехня все это.

– Не, не брехня. Доподлинно знаю, на Ходынском поле подарки анпиратор с супружницей своей собственноручно будет раздавать. И по золотому пятерику – кажному в руки. Так-то, брат, – убедительно заявил Иван.

– Вот те раз! Неужто по пятерику? А я-то, темнота, про то ничего не знаю и не ведаю! – загорелся Кузьма. – Это ж какие деньжищи!

– Вот ты мне еще стопарик налей, так я тебе много чего полезного расскажу.

– Да пей, я не жадный! Когда ж это будеть-то, когда за подарками нам с тобой собираться? Кабы не прозевать. Надо ж места загодя получше занять. Я думаю, народу на дармовщинку соберется тьма-тьмущая.

– Аккурат в субботу, кажись. А вот число… Что-то запамятовал, – закатив под лоб уже изрядно залитые водкой глаза и загибая пальцы один за другим, забормотал Иван.

Днем коронования было назначено 14 мая. Однако Ники и Аликс выехали из Питера намного раньше намеченной даты. Там, в Первопрестольной, их ожидали большие хлопоты. Шестого мая поезд с императорской четой и сопровождавшей их многочисленной свитой прибыл на Смоленский вокзал Москвы, где им была организована пышная, многолюдная встреча. Здесь собрались члены императорской семьи, высокие сановники и чиновники империи. Вся площадь перед вокзалом была заполнена толпами народа.

Выйдя из поезда, Ники и Аликс в сопровождении дядюшки Сергея Александровича направились к специально сооруженному и шикарно обставленному павильону, над входом в который красовался государственный герб Российской империи, а на устремленном в яркое майское небо флагштоке гордо развевался императорский штандарт.

По такому торжественному случаю Ники решил обрядиться в красный мундир Екатеринославского полка. Грудь вперед, подбородок вверх, – таким предстал он перед рукоплещущей толпой. Следом за ним, одной рукой придерживая край длинной, пышной юбки, а другую манерно отставив в сторону, выпорхнула Аликс.

Отделившись от яркой шеренги застывших в почетном карауле гвардейцев, с шашкой наголо, навстречу им шагнул командующий войсками Московского гарнизона великий князь Владимир Александрович.

Ники слушал его рапорт со счастливой, рассеянной полуулыбкой, оглядывая застывшие шеренги гвардейцев, пеструю толпу народа, плотно сбившуюся в оцеплении солдат, на очертания окружающих площадь домов, своей странноватой, разномастной архитектурой так не похожих на изысканные петербургские дома-дворцы, на прозрачную зелень тополей, обрамляющих привокзальную площадь…

«Все здесь иное, незнакомое, непонятное и какое-то нереальное, что ли… – подумалось Ники. – Все не так, как в родном и знакомом до мелочей Петербурге. Ощущение такое, будто оказался совсем в другой стране. А что же там, дальше, за Уральским хребтом, за лесами и долами?..»

Ему представилось это мглистое безбрежье, эта непонятная и жуткая бесконечность доставшейся ему в наследство страны, и он вздрогнул от вдруг навалившейся на него невыносимой тоски. Ему захотелось бросить все и всех, вернуться в теплый, уютный вагон и, забившись в угол, накрывшись теплым, мягким одеялом, слушать мерный, успокаивающий перестук колес поезда, уносящего его назад в Царское.

Глубоко погруженный в свои мысли, Ники не заметил, что дядюшка уже закончил свой доклад. И теперь он, и вся свита, и стоящие в почетном карауле гвардейцы, и тысячеглазая толпа – все устремили к нему свои вопросительно-встревоженные взоры.

– Что-то не так, государь? – озабоченно, вполголоса спросил великий князь.

– Нет, нет, все хорошо… – очнувшись, успокоил его Ники. – Это я так… Мысли одолевают… Я рад, я счастлив быть здесь, с вами, в этом древнем, прекрасном городе… Однако куда мы теперь?..

– В вашу загородную резиденцию – в Петровский дворец. Вам там понравится. Отдохнете с дороги, а потом… Все согласно утвержденному лично вами плану предстоящих торжеств.

– Так чего же мы ждем? Поехали! Дорогая Аликс, мы уезжаем, – обернулся он к стоящей рядом супруге. – Улыбнись и помаши людям платочком. Они будут счастливы…

Между тем великий князь сделал знак рукой в белой перчатке, и к ним подкатила карета, запряженная четверкой лошадей. За ней выстроились другие коляски, протянулась кавалькада гусар, изящно гарцующих на породистых красавцах скакунах. Царственная чета разместилась в карете и пышная процессия тронулась в путь.

«За их величествами в коляске ехал великий князь Сергей Александрович, затем великий князь Александр Михайлович с Ксенией Александровной и великая княгиня Ольга Николаевна». [1] Здесь и далее даны цитаты из различных документальных источников, частично приведенных в списке литературы (с. 423). Следом ехали все остальные – согласно занимаемому в обществе положению и чину.

Миновали городскую черту. И уже на первых верстах Петербургского тракта царский кортеж оказался в плену непролазной подмосковной грязищи. Лошади мужественно боролись с бездорожьем, однако им то и дело приходилось помогать стоящим в оцеплении по всему пути следования солдатам и полицейским. Под восторженные вопли толпы, приветствующей забрызганную грязью до самого верху, но не утратившую своего великолепия царскую карету, они, утопая в вязкой жиже, натужно охая и кряхтя, выволакивали то карету, то следующие за ней коляски многочисленной свиты из очередных колдобин.