Е. Тихомиров - Минин и Пожарский. Покоритель Сибири. Великие битвы. Царская коронация

Но Пожарский, по выражению летописца, многомолебное писание от обители в презрение положил. И он имел на это серьезные основания, хотя и сам давно рвался сердцем к Москве. Он считал невозможным отважиться идти под Москву с малыми силами. Гораздо благоразумнее было не спешить и надежнее обеспечить себя со всех сторон.

7 апреля из Ярославля пошли грамоты по городам. В этих грамотах излагались прошлые и настоящие бедствия Московской земли и ее народа, а затем говорилось: «По всемирному совету пожаловать бы вам, господа, прислать к нам в Ярославль из всяких чинов людей по два и с ними совет свой отписать за своими руками… и прислать к нам в Ярославль денежную казну ратным людям на жалованье» [11] У грамоты находятся подписи, из которых мы узнаем начальных людей рати. Несмотря на то что главным вождем ополчения был избран Пожарский, первые места уступлены людям, превышавшим главного вождя саном. Первая подпись принадлежит боярину Морозову, вторая – боярину князю Владимиру Тимофеевичу Долгорукому, третья – окольничему Головину, четвертая – князю Ивану Никитичу Одоевскому, пятая – князю Пронскому, шестая – князю Волконскому, седьмая – Матвею Плещееву, восьмая – князю Львову, девятая – Мирону Вельяминову, десятая – уже князю Пожарскому; на пятнадцатом месте читаем: «В выборного человека всею землею, в Козмино место Минина князь Пожарский руку приложил». За Мининым следуют еще 34 подписи. .

В Ярославль один за другим приезжали стольники, стряпчие, дворяне, дети боярские и всяких чинов люди и вступали в ополчение; посадские люди привозили денежную казну. Тем не менее, однако, под Москву нельзя еще было предпринять немедленного похода; казачьи шайки бесчинствовали по окрестным городам, заняв Углич и Пошехонье, засев в Антониевом Бежецком монастыре. Шведы стояли в Тихвине. Нельзя было двинуться на юг, оставив в тылу этих врагов.

Против казачьих шаек были отправлены отряды, с успехом окончившие данное им поручение. Князь Мамстрюкович-Черкасский был послан против черкас (малороссийских казаков) в Антониевом монастыре, но изменник Юрий Потемкин-Смольянин, убежав, дал знать черкасам, что на них идет рать, и те, оставив монастырь, бросились к границе. В Кашине князь Мамстрюкович-Черкасский соединился с отрядом князя Лопаты-Пожарского, посланного в Пошехонье и разбившего наголову буйствовавших там казаков. Соединенными силами двинулись они против казаков под Углич и, разбив их, возвратились в Ярославль.

Воевода Наумов с казаками справились легко, отогнали отряды Заруцкого от Переславля. Но гораздо труднее было уладить другое дело – с Новгородом и шведами. Когда со смертью Ляпунова расстроилось первое земское ополчение, Новгород, как мы знаем, отделился от Москвы и отдался под покровительство Швеции. В нем и теперь стоял Делагарди со шведским войском. Князь Дмитрий Михайлович и Козьма начали думать со всей ратью, духовенством и посадскими людьми, как бы земскому делу было прибыльнее, и положили отправить послов в Новгород к митрополиту Исидору, князю Одоевскому и Делагарди. С грамотами отправлен был Степан Татищев с выборными из каждого города по человеку. У митрополита и Одоевского спрашивали, на чем состоялся у них договор со шведами. А к Делагарди писали, что если король шведский даст брата своего на царство и окрестит его в православную христианскую веру, то они рады быть с новгородцами в одном совете. Это было написано для того, говорит летопись, чтоб, когда пойдут под Москву на очищение Московского государства, шведы не пошли воевать поморские города. На самом же деле теперь уже ни у кого не было серьезного желания иметь царем ни шведского, ни польского королевича.

19 мая Татищев возвратился из Новгорода в Ярославль с ответом от митрополита Исидора, Одоевского и Делагарди, что они пришлют в Ярославль послов от всего Новгородского государства. Со своей же стороны, Татищев объявил, что в Новгороде добра ждать нечего.

В начале июня начальники ополчения разослали грамоты по украинским городам, державшимся Псковского вора, Марины и сына ее, с увещанием отставать от ведомого вора и быть в соединении с ними. «Объявляем вам, что 6 июня прислали к нам из-под Москвы князь Дмитрий Трубецкой, Иван Заруцкий и всякие люди повинную грамоту; пишут, что они своровали, целовали крест Псковскому вору, а теперь они сыскали, что это прямой вор, отстали от него и целовали крест впредь другого вора не затевать и быть с нами во всемирном совете».

На этот раз из подмосковного стана писали правду: 11 апреля приехал оттуда во Псков опознавать вора Иван Плещеев, тот самый, по заводу которого весь подмосковный стан присягнул 2 марта псковскому самозванцу. Плещеев, по словам летописи, обратился на истинный путь, не захотел вражды в родной земле и начал говорить всем, что это истинный вор. Очень может быть, что несогласие многих в самом подмосковном стане, несогласие северо-западных городов (так, в Тверь не пустили Плещеева, товарищам его и казакам хлеба купить не дали) содействовало обращению Плещеева на истинный путь. Как бы то ни было, отказ его признать вора произвел свое действие: 18 мая вор решился бежать из города вместе с воеводой князем Хованским. Но Плещеев пошел в переговоры с Хованским и убедил его отстать от вора. Самозванец бежал из города ночью один, не успев оседлать коня и даже надеть шапки. За ним бросились в погоню, поймали, 20-го числа привели назад в город и посадили в палату, а 1 июля повезли в Москву, где и казнили.

Но среди этих успехов и в самом Ярославле происходили смуты. Сюда явился из Казани известный нам Иван Биркин. Ему не удалось с Шульгиным добиться того, чтобы Казань не послала вовсе людей для ополчения: казанцы хотели идти, и Биркин сам повел их, но в дороге настраивал их против Пожарского и Минина. Шедший с ним татарский голова Лукьян Мясной не потакал Биркину, и оба они были во взаимной вражде. Казанцы пришли в Ярославль. Биркин как начальник одного из собравшихся в Ярославле ополчений стал добиваться участия в совете, а Минин как личный его враг вооружил против него бояр и дворян – его не хотели допустить в совет. Тогда Биркин ушел назад; за ним пошли казанцы. Остался только Лукьян Мясной с двадцатью человеками мурз и князей и с тридцатью дворянами, да стрелецкий голова Постник Неелов с сотней стрельцов [12] Они пробыли в нижегородском ополчении до самого конца похода, но по возвращении домой их ждала плохая участь: Лукьяна Мясного и Постника Неелова Шульгин совсем уморил в тюрьме, и вообще все они претерпели многие беды и напасти от казанского воеводы. .

Однако смуты в Ярославле не прекратились, и по уходе Биркина начались споры и соревнование между начальниками о старшинстве. Каждый из ратных людей принимал сторону своего воеводы, а рассудить было некому. Тогда придумали по старине взять в посредники, в третейские судьи, духовное лицо и послали к бывшему ростовскому митрополиту Кириллу, жившему в Троицком монастыре, чтобы он был на прежнем столе своем в Ростове. Кирилл согласился, приехал в Ростов, потом в Ярославль и стал укреплять людей; когда начинались споры, враждующие стороны должны были обращаться к нему за советом и судом.