А. Лавинцев - Трон и любовь. На закате любви

© ООО ТД «Издательство Мир книги», 2009

© ООО «РИЦ Литература», 2009

В царском кружале, за отдельным столом в самом дальнем и темном углу, чинно и степенно, не притрагиваясь даже к жбану с пенной брагой, сидели два московских стрельца [1] Стрельцы, первоначально пищальники, – постоянное московское войско, явившееся после введения в Московском государстве огнестрельного оружия. Правильное устройство они получили при царе Иоанне Грозном. Стрельцы делились на стремянных (царская гвардия), московских (пехотная армия) и украинских (гарнизонные). Они делились на приказы – полки; в каждом приказе начальствовал стрелецкий голова – полковник, подчиненный воеводе (генерал); ниже головы были: сотники, пятидесятники. Каждый приказ, т. е. полк, состоял из 1200 человек, живших вместе особыми слободами, набиравшихся из «ничьих», «никчемных», «гулящих», но никак не пашенных, не крепостных и не тяглых людей, «молодых и резвых». Десятники и пятидесятники выбирались из среды стрельцов, сотники ставились из боярских детей, головы – непременно из дворян. Стрелецкая служба была пожизненной и наследственной. В обыденной жизни стрельцы пользовались всякими гражданскими преимуществами: например, торговали беспошлинно, не платили судебных сборов; также без оплаты сборами варили пиво и курили вино. . Оба – молодые парни; бороды у них были совсем маленькие, шелковистые, усы еще не щетинились; подстриженные «под горшки», в кружок, волосы на головах были мягки, хотя вряд ли имелся за ними какой-либо уход. Вообще не заметно было, чтобы эти молодцы обращали внимание на свою внешность. Их кафтаны были местами порваны, местами в заплатах, колпаки грязны и засалены; по лоснящимся полосам на них было видно, что они для своих хозяев частенько служили за трапезами утиральниками. Зато к своим завескам-пищалям [2] Пищаль, или ручница, а также самопал – небольшое, но довольно тяжелое огнестрельное оружие, составлявшее главное вооружение московских стрельцов XVII и XVIII вв. Их носили обыкновенно на перевязи за спиной и называли «завесками», или завесными, в отличие от «заспинных» пищалей – не ручного, а артиллерийского огнестрельного оружия. «Берендейка» – ремень через левое плечо, на котором носили «зарядци» под «кровельцами», т. е. особыми деревянными долблеными крышками; к берендейке же привешивалась и сумка пулечная, рог с порохом, а впоследствии и натруски; иногда на берендейку наматывался и запальный фитиль. Сошки, или подсошки, – подставки с вилообразным наконечником, на который укладывалось при стрельбе дуло довольно тяжелой пищали, а после – мушкета. Холодным оружием стрельцов были: сабля с искривленным клинком, бердыш – секира с длинным, искривленным лезвием, насаженным на роговище (древко), кистени, ножи запоясные и засапожные; с конца XVII в. появились палаши, протазаны (почетное оружие – золоченое копье с кистью под ним) и алебарда – то же копье, но без кисти. оба молодца относились с очевидной любовью и заботливостью. Пищали, скромно стоявшие теперь со своими сошниками в углу, были начищены, украшены нарезками; на берендейке всюду виднелись серебряные набивки, такие же набивки были и на кровельцах. Ножны кривых сабель были искусно и красиво разделаны, а на ядрах кистеней нанесены такие замысловатые узоры, что этим страшным оружием мог залюбоваться всякий любитель искусства.

Словом, у этих двух грязных нерях все щегольство было в их оружии, которым они, видимо, немало гордились.

Один из этих стрельцов был сухощавый высокий жгучий брюнет с мелкими нерусскими чертами энергичного лица.

Другой – типичный русак, да притом еще русак московский: плотный, коренастый, с высокой богатырской грудью, широкими, в косую сажень, плечами, с длинными мускулистыми руками. Его лицо было добродушно и выражало полнейшую апатию; в голубых глазах не отражалось ничего, в то время как черные глаза его приятеля то и дело поблескивали искорками.

Высокого черного стрельца звали Васькой Кочетом, а крестовое имя его товарища было Федор, но в кругу стрельцов все называли его Середа Телепень, и он так привык к этому прозвищу, что даже не откликался, если его звали настоящим именем.

Несмотря на молодость, бедность и незначительность среди других стрельцов, и Кочет, и Телепень были молодцы, Москве, в особенности ее царским кружалам [3] Кружало (раньше «кабак откупной», потом кружечный двор) – казенная винная лавка в древности. Кружала были царские, боярские, духовные. В первых можно было пить только крестьянам и посадским; вторые отдавались на откуп или в арендное пользование, «кормление», за заслуги. В них продавались различные горячительные напитки, причем «кабацкие суммы», т. е. доход с кружал, поступали в казну. В кружалах торговали «верные целовальники» с подручными, подчиненные земским старостам и обязанные представлять «оклад», т. е. выручать от торговли заранее назначенную сумму. Верные целовальники были люди выборные и, в случае непредставления полностью оклада, должны были идти «на правеж» (т. е. во что бы то ни стало пополнять недобор, переходивший и на их избирателей). Благодаря этому и вкоренилось пьянство в русский народ; целовальники, в особенности когда число кружал увеличилось, положительно спаивали народ, преследуя свои цели. В конце XVII в. все управление «кабацкими делами» было сосредоточено в приказе Большого дворца и в приказе Большой казны, т. е. в высших финансовых установлениях государства. , хорошо известные. Весьма известны они были и в стрелецком приказе, где голова нередко учил их батогами и кнутом за весьма не малые разбойные дела, за всяческое поношение приставов и подьячих, которых терпеть не могли оба молодца, в особенности когда хмель будоражил их забубенные головушки. Но наука головы мало помогала. До самого воеводы доходили жалобы, но Кочет был ловок и увертлив: и сам вывертывался, и Телепня часто вызволял из неминуемой беды; а с Телепнем он был самый закадычный друг. Про них, перенимая польский способ выражаться, так и говорили, что Кочет и Телепень – оба два и что никогда их и водой не разольешь…

Впрочем, в то буйное время – последние годы XVII столетия, – когда над всем государевым делом верховодила огонь-царевна Софья Алексеевна и полагала себе опору во всем именно на стрельцах, на стрелецкие «шалости» глядели сквозь пальцы. Стрельцы были могучей силой: за кого они стояли, тот и был владыкой всему, а потому раздражать их мелкими придирками было не всегда безопасно.

На этот раз забубенные стрелецкие головушки были совсем трезвы, хотя Кочет и Телепень порядочно-таки времени уже сидели в кружале.