Валерий Есенков - Иоанн царь московский Грозный

Все-таки и этих оскорбительных литовских послов принимают по-русски торжественно и забавно. Станислав Кишка следует из Вильны на Минск, Борисов, Оршу, Дубровну и на тогдашней московской границе дает о себе знать наместнику во всё ещё спорный Смоленск. Наместник гонит гонца, запрашивает Москву, как поступить. Москва указывает, тоже гонцом: послов принять с честью, везти обходным путем, в стороне от Смоленска, чтобы и во сне хищным литовцам не снился русский Смоленск, привал сделать в Дорогобуже и ночевать, ждать из Москвы малый обоз с пропитанием, поскольку с этого часа послы кормятся из царской казны, да в тех глухоманях никакой еды всё одно не достать, из Дорогобужа править на Вязьму.

Ознакомясь с инструкцией, смоленский наместник направляет навстречу послам не самых именитых, не самых влиятельных из своих приближенных, руководствуясь известной мерой по Сеньке и шапка, чтобы вровень считались с воеводой и маршалком. Встречаются. Торчат друг перед другом верхами до последней возможности, подстерегая противную сторону в малейшем движении, чуть не в морганье и вздохе, поскольку тот, кто первым на землю сойдет, согласно обычаю, показывает меньшую значительность, меньшее достоинство своего государя. Улучают минуту. Единым духом вываливаются из седел, скидывают шапки, несмотря на трескучий мороз января, долго, с крайней мерой достоинства тискают руки друг друга, выказывая всю наличную силу и твердость намерений, заводят ласкательную, напыщенную и оттого запутанную речь, в которой приветствуют послов, направленных братом московского царя и великого князя, тут же разнообразными мелкими ухищрениями низводя этого брата до положения не равного, а младшего, подчиненного, подручника по-московски, вассала по-ихнему, задают множество вопросов о здоровье этого будто бы брата, о здоровье королевы Варвары, детей, воевод, выслушивают ответную речь, с теми же ухищреньями, с теми же вопросами о здоровье, мерзнут ужасно, наконец вспрыгивают в седла с поразительной быстротой, поскольку тот, кто вскочил первым, таким нехитрым, но верным способом славит своего государя. Затем встречающий ждет и посланный ждет. Один ждет, чтобы тот объехал его. Другой ждет, чтобы тот его пропустил, поскольку и тут оскорбляется или возвышается честь государя. Русские все-таки пересиживают. Литовцы все-таки объезжают. Во время этой неудобной и томительной процедуры интересуются именем посланного, именем встречающего, именами свиты, именами родителей, местом рождения, званием и родством, все сведения тотчас с быстроконным гонцом сообщаются своему государю, так что в обе стороны заваривается суматошная скачка. Виленский воевода, маршалок, писарь и свита движутся впереди, смоленские бояре несколько отстают и в оба глядят, чтобы никто из приезжих куда-нибудь не свернул, поскольку каждый иноземец в московских пределах находится под бдительным и неусыпным надзором и без сопровождения шагу не смеет ступить, из беспредельного страха занести на православную землю растленный католический дух или какую иную заразу. Движутся медленно, в ожидании дальнейших распоряжений, которые даются Москвой, а то и останавливаются надолго прямо в поле или в лесу, если до известного пункта распоряжения Москвы не успевают прийти. В таких вполне предвиденных случаях кормят послов на убой, до одурения накачивают медами и винами, сидят часами в палатках или возят по городу, стараясь под благовидными, на худой конец под любыми предлогами в крепость не допускать, даже близко к крепости не подвозить. Пропитание послов и сопровождения с очевидным намеком на свое богатство и щедрость Москва берет на себя. По ямам для посольства и багажа держат верховых лошадей и упряжки, причем подводчики, отбывающие установленную повинность, нередко сбегают вместе с санями и лошадьми, так что приходится останавливаться и вылавливать беглецов по бесконечным непроходимым лесам, а когда подводчики не сбегают, то тащат у послов всё, что плохо лежит, а при удаче и то, что лежит хорошо.

С такими хлопотами, долгими остановками, терпеливой борьбой за священную честь своего государя во время каждого сиденья верхом на морозе дней десять тащатся от Дорогобужа до Вязьмы, от Вязьмы до Можайска, от Можайска наконец до Москвы, постоянно пересылаясь гонцами, от которых ждут расписания каждого шага и каждой минуты в пути. Останавливаются в подмосковном селе, предлагают посольству изготовить себя для торжественного мгновения, когда оно вступит не куда-нибудь, но в стольный град Русской земли. Из стольного града прибывает конвой приблизительно из двух сотен саней, окружает послов, оттесняя посольских служителей, которым вступать в стольный град русской земли полагается только пешком. Чуть не на каждой версте на рысях подходит новый конный отряд, в каждом отряде кони одной масти и конники в одеяниях одного цвета, последним, самым почетным конвоем подходят московские жильцы на белых конях, в терликах красного цвета.

Наконец намечается встреча с представителями царя и великого князя всея Русии, которым предстоит вести переговоры с послами, и главный фокус заключается в том, чтобы обе стороны прибыли в установленный какими-то неведомыми расчетами пункт единовременно, минута в минуту, по причине чего какие-нибудь три версты тащатся часов пять или шесть, как повезет. По бокам почти баснословного шествия толпится народ, согнанный приставами, закрывши все мастерские и лавки, чтобы знали послы, как велик царь и великий князь всея Русии. Встречаются. Вновь испытывают терпенье друг друга, подкарауливая, кто первым низринется из седла. Говорят речи. Замученных до смерти, иззябших до белого каленья послов везут наконец в отведенный им дом, непременно вдалеке от Кремля. По стенам покоев тянутся широкие лавки, покрытые красным сукном, на которых послам полагается днем сидеть, ночью спать, о чем послы своим иноверным умом не доходят и по дурости просят постелей, на что им отвечают откровенным презрением, даже грубым отказом, поскольку варвары, черт знает кто.

Послов держат строго. Они получают полное пропитание от царя и великого князя всея Русии, каждый день доставляются на подворье точно определенные меры хлеба, соли, мяса, перца, сена, овса, дров для печей и плиты. Самим послам покупать не дозволяется ничего. Не дозволяется выходить без конвоя, который препятствует послам заходить в лавки, тем более шастать по частным домам. К послам не допускают никаких посетителей, ни из соплеменников, ни тем более из русских людей. Вместе с тем послам выказывают полное и недвусмысленное презрение на каждом шагу, поскольку православная церковь всякое общение с иноземцами почитает за грех.