Сергей Перминов - Бешеная Мария. Документальные легенды

– Живой, говоришь? – вдруг услышал он за своей спиной. – Повезло!

Перед пилотом рейхсмаршала Германа Геринга на пеньке сидел худой, небритый, в какой-то замызганной гимнастёрке русский солдат. Но когда он потянулся к кобуре русский погрозил пальцем: «Не шуткуй!». И угроза была реальной потому, что в руках солдат, казалось с каким-то удивлением вертел в руках автомат. Стволом к нему. Изредка бросая взгляд исподлобья.

– Это ж сколько пулемётов против наших трёх! А? И это ж кому я собрался, прости меня господи, сдаваться?

Услышав «сдаваться» немец улыбнулся: " Gut!». И потянул руку к автомату.

– Gut! Карашо! – но замер встретив неприветливый взгляд.

– Ладно, сбили русских. Знать судьба! Но и вам надавали по соплям. Согласись? А ведь наш летун тоже жить хотел… а вы его, беззащитного… Это как?

Немец начал понимать, что не сдаваться будет русский. Нет! Он упрекает его в чём-то. В чём? Что крутилось в его арийском мозгу в тот момент так и останется тайной. Но ничего хорошего судя по тону ждать не придётся. И рука, как ему показалось, снова незаметно поползла к кобуре. Русский направив ствол ему в живот опять погрозил пальцем: «У меня не забалуешь!» Потом не отводя автомата подошёл, вынул у немца пистолет и повернув к себе спиной толкнул: «Иди! Ты теперь с нашим лётчиком на равных». Пилот «люфтваффе» понял – это всё! И повернувшись к этому «унтерменшу» начал орать. Зло. И с перекошенным лицом. А славянский маргинал спокойно слушал. Ведь кроме «хенде хох!» он не понимал ничего. Но если бы понимал хоть слово из цивильного немецкого языка, то задушил бы собственными руками. А он, продолжая как будто с удивлением вертеть в руках автомат, вдруг, вроде нечаянно, нажал на спуск. Автомат выплюнув несколько пуль отбросил немецкого пилота к берёзе. Машинально повернувшись, обхватив её ствол руками, ещё мгновение назад живой немецкий лётчик начал медленно сползать к земле…

Так и нашли его парни из аэродромной обслуги когда приехали. Обнявшим русскую берёзу у самого комля. И ветер шевелил его светлые волосы. А на лице у пилота было такое спокойствие, что всем стало ясно – он больше никогда не поднимется в воздух.

Кое-где уже начинала желтеть листва. Одиночно, но для опытного глаза заметно. Если приглядеться. На общей зелёной картине леса это ещё не отражалось. А вот ему, выросшему в деревне, осень уже сигналила о своём приближении. «Надо что-то думать… Прибиться в какой-нибудь деревушке к одинокой вдовушке? Но ведь тогда надо найти такую глухомань куда и немцам лень будет ездить. Или хуторок в лесу, который и сам хозяин ночью с трудом находит… Фронт я уже по всей видимости не догоню. – лениво текли мысли. – Это ж ясно, как божий день. Лихо прут, суки! Моторов тьма… И сверху, и снизу… Вот тебе и «от тайги до британских морей!»

Повинуясь инстинкту самосохранения он шёл по ночам. А как иначе? Оккупанты подтягивали тылы, устанавливали свои порядки, начинала работать их администрация… Тыловые и карательные команды тоже делали своё дело. Не раз кусая до крови кулаки он издали наблюдал, как в деревнях ловили прятавшихся красноармейцев. Более-менее здоровых уводили под конвоем, а раненых расстреливали за ближайшим сараем. Или вешали на первом подвернувшемся дереве. «Вот б… влип! Ни туда, ни сюда. У своих какой-нибудь дотошный НКВДешник найдёт бумагу, что я сын „врага народа“ и кирдык! И здесь, в одного, долго не набегаешься. Всё равно засветишься где-то. Вероятнее всего, когда еду с куревом добывать буду… Кстати, не курил уже давненько! Страсть как хочется… И куда я вчера перед рассветом кувырнулся! В какую яму?»

Он вспомнил, что свалившись куда-то сразу уснул вымотанный долгим переходом и голодом. Глянув вверх солдат увидел чуть посеревшее небо: «Ага! Значит всё на своих местах… Небо там, где и должно быть». Ощупав руками землю вокруг себя понял, что это воронка. Земля на её стенках была уже несколько суховатой. Значит бой здесь был не вчера. Это обнадёживало. Он сел и стал шарить по карманам ища заныканный на всякий случай жирный немецкий «бычок». Нашёл. Достал замотанный в кусок клеёнки полупустой коробок спичек. Закурил. «Посветлеет ещё так надо бы оглядеться – подумалось ему. – Кто знает, что вокруг?». Вспомнил, что в магазине патронов осталось как у латыша: «Добывать придётся. Скучновато как-то без них». Жить пока ещё хотелось, а без патронов не жизнь!

Когда окончательно развиднелось солдат выглянул из своего убежища и теперь уже внимательно огляделся. Увиденная картина прорисовавшаяся в утреннем свете не тянула просто на грусть, а забила в горло горький ком. Даже человеку далёкому от армии с первого взгляда стало бы ясно – это был бой заслона. Того заслона, из которого не возвращаются. Заслона из тех, кто остался в нём не по команде. Кто своею гибелью дал шанс другим на спасение. В такой заслон идут сознательно выбрав свой крест. Догадаться о том, что здесь произошло особого труда не составляло: сгоревший немецкий танк, перевёрнутый бронетранспортёр с надписью» Got mitt uns!» на борту, наша изувеченная пушка, десятка два одинаковых, в аккуратном ряду, холмиков с деревянными крестами и касками на них и наши ребята там, где застала их смерть. Три артиллериста и пулемётчик. Этого видно добивали последним. Выдернутый из своего окопчика и брошенный на спину он был заколот штыками. Или финками. Три пустых диска и покорёженный «дегтярь» были свидетельством тому, что парень до конца выполнил свою горькую солдатскую работу. «Наш брат, пулемётчик. – мысленно подытожил не сдавшийся в плен. – А я там, у речки, хотел ещё руки в гору… Хоть бы, сволочи, в воронке зарыли. Всё бы хоть как-то по-человечьи… Ладно, братцы. Я вас нашёл – мне и хоронить»

Солнце осторожно показалось из-за линии горизонта. В нагревающемся воздухе над телами начали роиться мухи. А муравьи… так те уже только чуть рассвело густо облепили погибших. Боец знал – всем выдавали! – что у солдат в пистонах брюк должны быть маленькие круглые пенальчики. А в них бумажки с именами, фамилиями и домашними адресами куда в случае гибели надо сообщить. Таковых у бойцов заслона не оказалось. Либо перед боем сдали своим, либо победители забрали «на добрую память» как сувениры. И теперь те, кого «демобилизовала» навсегда война, пополнят графу «пропал без вести». Или «погиб в бою» У наводчика была в нагрудном кармане махорка. Немного. Меньше полпачки. Видимо «сверхчеловеки» побрезговали таким убойным куревом. Лёгкие не те.

– Прости, брат! – обратился к мёртвому боец. – Тебе махра уже без надобности, а мне… аж в груди свербит.