Сергей Перминов - Бешеная Мария. Документальные легенды

Проснувшись, доев то, что оставил на потом, снова завалился на лежанку. И «невесёлые тараканы» снова зашевелились в черепной коробке. Больше всего не устраивала, как казалось, его ненужность. Солдат был твёрдо уверен – ни туда, ни к своим ему хода нет. И это сидело в нём твёрдо. На чём держалась уверенность он и сам себе не мог ответить. Уверен и всё! И внутренняя злость от этой уверенности растекалась по обе стороны. Не мог он забыть арест отца и смерть матери. Не забыл и того почему стал детдомовцем. Вспомнил и ту речушку почти у границы где их бросили без прикрытия… Но и гибель мальчишки-политрука ещё стояла у него в глазах. Никуда не делся и немецкий лётчик казнённый им. Да и другие враги не ожидавшие смерти в казалось бы глубоком тылу… а работа немецких тыловых частей была, пожалуй, похлеще продотрядов. Складывалось такое впечатление, что ему одному на всей земле придётся расхлёбывать эту кровавую кашу. Как будто у него рот «ширше» других! Но всё-таки злость на чаше весов против тех, кто пришёл сюда не званным, перетягивала. Потому, что он был русским. Вот и весь расклад. И как вспышка, там, под темечком, блымнула простая мысль – надо хлопнуть дверью! Один на всей планете против стольких нелюдей? Да плевать, в кикимору, леших и всех остальных вурдалаков! Но хлопнуть дверью так, чтобы самому обидно не было. Сделать, как его учили. Нужен пулемёт! Не важно чей. Важно было его найти. Это – первейшая задача! И реально выполнимая. Теперь, когда мысли приобрели чёткость и ясность, душе стало спокойно и легко. От правильности принятого решения. Выложив из мешочка остатки продуктов в «сидор», – могут пригодиться, – закинув туда же котелок, он двинулся опять к востоку. Уже более твёрдой походкой. На запад дороги не было. Без малейшей тени сомнения…

Так и шёл солдат всеми забытый и брошенный. От той, почти приграничной речушки. Не убитый оккупантами в первом бою. Обретя уже твёрдую цель в поисках точки, где с полной отдачей мог применить то, чему был обучен. Родных у него не было. Так что поставить стакан поминальной водки накрытый куском чёрного хлеба у своего портрета было некому. Да и дома, где бы стоял стол с этим портретом, и где поминали бы его друзья и родня не было тоже. Эта сторона жизни не тяготила. Тем паче, что свою кончину он уже ясно видел в другой раскладке. А когда видишь финал, то и решения принимаются легче. И кажется не без помощи Всевышнего материальность мысли была доказана наутро следующего дня.

На войне не всегда всё предусмотришь. Особенно когда одна сторона имея бешенное превосходство в оснащении и топая в обнимку с подругой «Внезапность» стремительно рвётся вперёд к своей, казалось бы уже достижимой, цели. Не всегда видно то, мимо чего пролетают её самолеты и проносятся танки. Да и пехота, чтобы не сорвать темп наступления не всегда шарит по сторонам. Этим занимаются тыловые службы. Но похоже и они при такой скорости движения не всегда выполняют свои функции добросовестно и досконально. Видимо ещё и потому, что работы и так по брови. Вот и наткнулся наш пилигрим на такую точку. Не зная, правда, что там найдёт. А выглядело всё так – в километре от леска, где он сейчас лежал в траве, прямо у развилки дорог стояла высотка. На открытой местности. «А чтоб у лешего рога отвалились! – думал солдат. – Там, вот те крест, должно что-то быть… Если немчура не побывала… Чует моё сердце, есть! Днём-то, вона как шныряют! Пыль не осядет… А ночью туда просочусь… Если нет ничего – буду искать дальше. Но ведь есть! Ох как хочется, чтобы было! Решено, смотрю!»

Дождавшись ночи, падая в траву от света фар редких машин и прочей колёсно-гусеничной техники, он начал рывок к своей Голгофе. Увиденное там, на высотке, превзошло все ожидания! Это был хорошо замаскированный окоп полного профиля служивший ходом сообщения между двумя грамотно спрятанными дзотами. В каждом из них стояло по исправному пулемёту. Стояли ящики с пулемётными лентами, гранатами и обоймами патронов… Чего тут только не было, господи! На этом месте могла обороняться как минимум рота бойцов. Значит трофейные команды сюда ещё не добрались. А может на потом оставили… Куда им спешить-то? Тыл же! Только вот почему наших здесь не было в своё время, не понятно. А может ушли, боясь окружения? Кто ж его теперь знает! На войне всяко бывает. И пока солдат осматривал своё богатство наступил божий день. На одиночных мотоциклах и машинах он не зацикливался. Уж если хлопать дверью последний раз, то хлопнуть надо так, чтобы там, за чёрной чертой, не было потом обидно. Чтобы твоё «я», отделившись от суетного тела и смотря сверху на сделанное гордилось тем, что оно совершило. Поэтому он спокойно готовился к своей солдатской работе: заправлял ленты в пулемёты, вскрывал ящики с гранатами и приготовившись к последнему бою, присев в окопе закурил. В пачке ещё оставались папиросы, но он твёрдо знал – эта последняя. Ждать пришлось недолго. Несколько открытых машин с ничего не подозревающей пехотой вползали в сектор обстрела. Зло сплюнув недокуренную папироску в сторону солдат подошёл к первому пулемёту. Недобро усмехнувшись дёрнул затвор, посмотрев последний раз на серое, пасмурное небо и сказал сам себе:" А меня при жизни Мартыном звали!» И прицелившись нажал гашетку…

Зимой 1941 года, когда «непобедимых» германских солдат взашей гнали от Москвы, четверо разведчиков одного их лыжных батальонов на просёлочной подмосковной дороге наткнулись на пару разбитых вдрызг немецких мотоциклов и легковушку «Опель». Мёртвые солдаты сопровождения и офицер так и не успевший выскочить из авто, воронки вокруг, говорили о том, что им не повезло. Авианалёт был безжалостен и точен. Наши «летуны» сработали на отлично. В портфеле у гауптмана красноармейцы нашли документы, которые потом по достоинству были оценены в наших штабах. А ещё там было письмо к отцу, которое отец гауптмана никогда не получит. В политотделе фронта его перевели, ничего не исправляя распечатали как листовку и в тысячах экземплярах выбросили из самолётов другим адресатам на передовой и в ближайших тылах к западу от столицы. Как в любом частном письме сначала шли приветы близким. Но главную мысль, которую гауптман Авель Лянге сообщал отцу стоит процитировать: «Милый папа! Там, в Германии, мы выглядим героями. Но ты сам был солдатом в первую мировую, штурмовал Осовец. И прекрасно понимаешь, как читаются сводки между строк. Да, до Москвы было уже рукой подать. Да, мы стояли там, где в воскресные дни москвичи выйдя из рейсового автобуса расходились по своим дачам. От меня до цели к которой стремился наш фюрер и все мы оставалось 23 километра. Но за нами московский рейсовый автобус так и не прислали. Больше того – нас погнали отсюда обратно! Хотя я был уверен, что рано или поздно так и будет. Многие думающие офицеры тоже предрекали такой исход. Пусть поначалу мы в лохмотья порвали регулярную армию русских, пусть мы продвигались вперёд с неимоверной скоростью, но за эти полгода наши потери вылились в такую цифру, что она перекрыла потери за всю кампанию во Франции. Мы радовались, что на начальном этапе вторжения противник сдавался полками, дивизиями и армиями. Но те, что оставались… о, папа, этого нельзя было не заметить, дрались так, что казалось, они забыли слово «смерть»! Я вспоминаю сейчас один случай. В пятидесяти километрах от Минска у развилки дорог стояла высотка. Как наши тыловые службы могли проморгать такое – умом не постигну! Эта высота уже давно была в нашем тылу. Но однажды утром машины моей роты были обстреляны кинжальным пулемётным огнём из замаскированного там дзота. Две минуты спустя заговорил и второй дзот. Мы были на абсолютно открытой местности. И сразу потеряли пятнадцать гренадеров. Пока подъехали миномётчики почти полроты уже были в списках мертвецов. Миномётчики мастерски сделали своё дело. Но поднявшись после боя туда мы были шокированы – один-единственный солдат пролил столько германской крови за такое короткое время! Грязный, худой, обросший, обтрёпанный, перебегая по окопу из одного дзота в другой! В том окопе и накрыли его минами. Мы были поражены этим поступком. Судя по его виду он шёл по нашим тылам от самой границы! Один! Почему не сдался? Почему, как другие, не стал сотрудничать с нами? Здесь, под Москвой я понял почему. Потому, что мы всё равно проиграем эту войну, папа! Какими бы надеждами себя не тешили в Берлине, в ставке ОКВ. Достойного противника надо уважать. Я приказал похоронить этого русского со всеми почестями. Что и выполнили мои гренадеры отсалютовав над его могилой.