Айван Моррис - Благородство поражения. Трагический герой в японской истории

См. Inoue, Meiji Ishin , p. 353 — типичный формальный портрет Окубо Тосимити. Craig, Personality in Japanese History , p. 291–96 описывает его характер и облик.

«Холодная оболочка» личности Окубо, о которой упоминает Бисли ( Meiji Restoration , p. 156), обильно дополняется описаниями того времени. Фукути Гэнъитиро, член миссии Ивакура, писал, что общаться с Окубо было все равно, что «встретиться с айсбергом в Арктическом океане», и что «все мои друзья чувствовали то же». В подобном же тоне писал и Ямамото Гомбэй: «Подавляемые его достоинством, мы лишались дара речи и становились как бы меньше.» Передают, что, когда Окубо входил в зал Государственного Совета, его коллеги-советники «понижали голоса и поправляли свои одежды». Craig, Personality in Japanese History , p. 2937.

«Икадзути Симбун», 4 апреля 1891 года, цит. у Кавабара, Сайго дэнсэцу , с. 45–46. Эта необходимость в национальном герое рассматривается у Кавабара Хироси:

.. функции, исполняемые правительством Мэйдзи, были национального плана… и требовали укрепления национального единства и тесной связи. Для этого был необходим человеческий фактор. Они [то есть такие лидеры, как Ито и Ямагата] должны были отыскать символическую фигуру, которая, начав свою карьеру в правительстве клана, ( ханбацу ), вышла бы за рамки как клана, так и своего класса и смогла бы стать символом, представляющим тесное национальное единение ( ёри киммицу-на кокуминтэки иттайсэй о хёгэн суру симбору ). Кавабара, Сайго дэнсэцу , с. 128.

Кавабара подчеркивает значимость легенд в указании на культурные и политические характеристики людей, и его исследование Сайго Такамори делает особый упор на таких легендах и их значении для понимания японской традиции. Кавабара, Сайго дэнсэцу , с. 13 и далее.

Сайго Такамори непосредственно относится к традиции дерзкого сиси , «человека духа», выдвинувшегося на первый план в 18б0-х годах, как активный сторонник политики «почитания императора и изгнания варваров.» (Beasley, Meiji Restoration , p. 430.) Прототипом сиси эпохи Мэйдзи был самурай-роялист Ёсида Сёин. Ранние сиси были, в соответствии с несколько идеализированным образом, пылкими молодыми патриотами, готовыми расстаться со своими жизнями, протестуя против несправедливостей властей. Жизнь их проходила на высоком эмоциональном уровне (как и у членов Лиги Божественного Ветра) и была окружена определенным романтическим флером. Кавабара ( Сайго дэнсэцу , с. 105) прослеживает психологическую линию перехода от сиси периода Реставрации, через соси («бандитов») движения за «народные права», к головорезам правого крыла ( тайрику ронин и уёку соси ) и, наконец, «молодым офицерам» ( сэйнэн сёко ) 1930-х годов. Хотя эти группы во многом различаются, общими для них всех героями были бунтовщики типа Осио Хэйхатиро, Ёсида Сёин и Сайго Такамори, которые все встретили мученическую смерть в противостоянии правительству своего времени. Сайго был почитаем особо: члены патриотических обществ брали его имя в качестве псевдонима; Тояма Мицуру называли «Сайго наших дней» ( Има Сайго ). (Кавабара, Сайго дэнсэцу , с. 137.) Многие из поздних соси и буянистых типов правых группировок, которых Сайго наверняка глубоко бы презирал, часто шатались по улицам Токио, «подражая Сайго», как это стало называться, пытались копировать его одежду и манеры, являя собой недостойную карикатуру на своего героя.

Мусякодзи, «Великий Сайго», с. 23.

Кавабара, Сайго дэнсэцу , с. 23.

de Вагу, Japanese Tradition , p. 655.

Кикэ ватацуми-но коэ. Токио, 1963, с.38. Летчиком был младший лейтенант Окабэ Хэйити из отряда «Семь жизней» (Ситисё бутай)Мз многих тысяч бойцов-самоубийц, погибших во время войны на Тихом океане, в ходе изложения этой главы говорится о нижеследующих; все они — если это специально не оговорено — имели звание лейтенант или младший лейтенант (тюи или сёи)

Плакат на третьем этаже Музея Науки, улица Выставок, Южный Кэнсингтон, Лондон, ЮЗ 7.

Германская летающая бомба V-1, произведенная в том же году, что и «Оока», описывается как беспилотный средний моноплан с размахом крыльев 17' 8'', длиной в 25' 4½'', боеголовкой в 1870 Фунтов и дальностью полета 150 миль. Будучи технически гораздо более утонченным оружием, нежели «Оока», оно было полностью лишено тех героических коннотаций, что были сопряжены с маленьким японским аппаратом.

«… в качестве своего истинного символа самурай избрал нежный цветок вишни. Как лепесток, падающий под утренним солнцем и тихо опускающийся на землю, так же и бесстрашный должен отрешиться от жизни, будучи молчалив и внутренне неподвижен. Eugen Herrigel, Zen in the Art of Archery (New York, 1971), p. 106. „Оока“ — китайское прочтение слова сакурабана — „вишневый цветок“, в свое время ставший общим символом всех самоубийственных операций. Полное наименование управляемой бомбы было „Оока дзинрай“, в котором дзинрай („божественный гром“) соотнесено с образом камикадзэ („божественный ветер“).

Идея производить управляемые бомбы, чтобы сохранить более крупные летательные аппараты, обсуждалась уже в 1943 году, и летом этого же года планы снаряда с ракетным двигателем, который мог бы крепиться под бомбардировщиком „Мицубиси“ наземного базирования, были представлены в отдел Морской Аэронавтики в Ёкосука. Прототип самоубийственного аппарата „Оока“ был построен в августе 1944 года — за несколько месяцев до того, как вице-адмирал Ониси образовалпервый отряд камикадзе на Филиппинах. Отряд „Божественного Грома“ (Дзинраи бутай) был сформирован под командованием морского капитана Окамура в сентябре 1944 года в целях проверки и тренировок; оружие было впервые использовано в следующем марте. Было произведено несколько моделей „Дзинраи Оока“ (та, что выставлена в Музее Науки, есть „Оока П, Ёкосука МХУ.8“), большинство их было выкрашено в светло зеленый цвет сверху и серый снизу с нарисованным красным цветком хризантемы.

„Дурацкая бомба“. Бака (дурак), бандзай и харакири — эти слова почти исчерпывают словарь японских выражений, известных в среде американских военных в период войны на Тихом океане. Подборка весьма знаменательная.

Фотографию отряда и его знамени см. в „Симпу“, фото № 13.

О традиционных коннотациях плача в Японии см. Ivan Morris, The World of the Shining Prince

(London, 1964), pp. 145-46.

„В Японии… слезы есть выражение естественной эмоциональности, присущей японской чувственности. Слезы также не только выражают горе, но и являются проявлением сильной эмоции, что не исключает, хоть это и кажется парадоксальным, холодной решимости и превосходного хладнокровия.“ (Millot , L’Epopee Kamikaze , p. 296n).