Колин Маккалоу - Травяной венок. Том 1

– Потому что я знаю, что это мальчик.

– Это невозможно знать, пока ребенок не родится.

– Какая ты у меня циничная! Я знала, что ты родишься девочкой, знала, что девочкой родится Лилла. С чего бы мне ошибиться на сей раз? Я по-другому себя чувствую, а он по-другому разговаривает со мной.

– Разговаривает с тобой?

– Вы обе тоже разговаривали со мной, пока находились у меня в утробе.

Взгляд девочки стал насмешливым.

– Странная ты какая-то, мама. И становишься все страннее. Как может ребенок говорить, пока он в утробе? Ведь дети не говорят даже после того, как родятся, по крайней мере, сперва.

– Вся в отца, – бросила Ливия Друза, скорчив гримасу.

– Значит, ты не любишь tata! Так я и думала! – воскликнула Сервилия скорее с облегчением, чем осуждающе.

Ей уже исполнилось семь лет; мать сочла, что с кое-какими жизненными реалиями ее можно ознакомить. Не то, что настраивать против отца, но… Разве не чудесно было бы превратить старшую дочь в преданную подругу?

– Нет, – неумолимо произнесла Ливия Друза, – я не люблю tata. Хочешь знать, почему?

Сервилия пожала плечами.

– Наверное, ты все равно скажешь.

– А ты сама его любишь?

– Да, да! Он – самый лучший человек в целом свете.

– О!.. Тогда мне действительно придется объяснить тебе, в чем тут дело. Иначе ты станешь меня осуждать. А у меня есть основания его не любить.

– Конечно, иначе ты не скажешь.

– Понимаешь, миленькая, мне не хотелось выходить замуж за tata. Меня заставил согласиться твой дядя Марк. А это – дурное начало.

– У тебя была возможность выбирать.

– В том-то и дело, что никакой! Чаще всего так и происходит.

– А по-моему, тебе надо было согласиться, что дядя Марк лучше тебя разбирается в таких делах, а также во всех остальных. В том, как он подобрал для тебя мужа, я не вижу ошибки, – молвила семилетняя судья.

– Ничего себе! – Ливия Друза уставилась на дочь полными отчаяния глазами. – Сервилия, разве людям можно диктовать, кого им любить, а кого нет? Так получилось, что tata не пришелся мне по сердцу. Он мне никогда не нравился, с тех самых пор, когда я была в твоем возрасте. Но еще наши отцы договорились, что мы поженимся, и дядя Марк не усмотрел в этом ничего дурного. Я так и не сумела его убедить, что отсутствие любви – еще не помеха браку, тогда как неприязнь с самого начала неминуемо обречет его на неудачу.

– По-моему, ты просто глупа, – надменно ответствовала Сервилия.

Упрямый ослик! Но Ливия Друза не сдавалась.

– Супружество – дело сугубо личное, дитя мое. Неприязнь к мужу или жене – бремя, которое очень нелегко влачить. В супружестве люди беспрерывно соприкасаются. Когда же человек вызывает у тебя неприязнь, то тебе очень не хочется, чтобы он тебя касался. Это-то тебе понятно?

– Мне не нравятся ничьи прикосновения, – отчеканила Сервилия.

– Будем надеяться, что так будет не всегда, – с улыбкой ответила мать. – Меня, к примеру, вынудили выйти за человека, прикосновения которого были мне неприятны. Человека, который сам был мне неприятен. Так оно осталось по сию пору. Однако результатом этого брака стало появление иных чувств: я люблю тебя, люблю Лиллу. Как же мне не любить tata хотя бы чуть-чуть, если он способствовал появлению на свет тебя и Лиллы?

На лице Сервилий появилось выражение неприкрытого отвращения.

– Как же ты глупа, мама! Сперва ты говоришь, что tata тебе неприятен, а потом выясняется, что ты его любишь. Чепуха какая-то!

– Нет, это очень по-человечески, Сервилия. Любовь и приязнь – очень разные чувства.

– Ну, а я намерена любить и чувствовать приязнь к мужу, которого подберет для меня tata, – с чувством превосходства объявила Сервилия.

– Надеюсь, время подтвердит твою правоту, – сказала Ливия Друза и попробовала сменить тему этого тяжелого разговора. – Сейчас я, к примеру, очень счастлива. Сказать, почему?

Черная головка склонилась на бок; поразмыслив, Сервилия покачала головой, умудрившись одновременно согласно кивнуть.

– Я знаю причину, не знаю только, подходящая ли она для счастья. Ты счастлива, потому что живешь в этой отвратительной дыре и собираешься родить. – Черные глаза блеснули. – И потом, у тебя, кажется, завелся дружок.

На лице Ливий Друзы отразился ужас. Выражение это было настолько ярким в своей затравленности, что ребенок вздрогнул от удивления и предвкушения забавы; удар был нанесен наугад и объяснялся всего лишь страданием самой девочки, не имеющей друзей.

– Конечно, у меня есть дружок! – вскричала мать, стараясь не выглядеть напуганной. Она через силу улыбнулась. – Он беседует со мной изнутри.

– Моим другом ему не быть, – пригрозила Сервилия.

– О, Сервилия, не говори таких вещей! Он будет самым лучшим твоим другом – так всегда бывает с братьями, уж поверь мне!

– Дядя Марк – твой брат, однако именно он заставил тебя выйти замуж за моего tata, который был тебе так неприятен.

– И все же это не ослабило нашей дружбы. Братья и сестры вместе растут. Они знают друг друга лучше, чем кого-либо из посторонних, и учатся симпатии друг к другу, – с теплотой в голосе объяснила Ливия Друза.

– Разве можно научиться симпатии к человеку, который тебе неприятен?

– Тут ты ошибаешься. Можно, если постараться. Сервилия фыркнула.

– В таком случае, почему ты не научилась симпатизировать tata?

– Потому что он мне не брат! – вскричала Ливия Друза, теряясь в догадках, куда их заведет этот разговор. Почему дочь не хочет сделать шаг ей навстречу? Почему она так черства, так бестолкова? А потому, сообразила мать, что она – дочь своего отца. О, как она на него похожа! Только куда умнее. То есть хитрее.

– Порцелла, – проговорила она, – единственное, чего я для тебя хочу, – это счастья. Обещаю, что никогда не позволю твоему отцу заставлять тебя выходить замуж за неприятного тебе человека.

– Вдруг тебя не будет рядом при моем замужестве?

– Это по какой же причине?

– Ну, ведь твоей матери не было рядом с тобой, когда тебя выдавали замуж?

– Моя мать – это совсем другое дело, – печально промолвила Ливия Друза. – Как тебе известно, она еще жива.

– Известно, известно! Она живет с дядей Мамерком, но мы с ней не разговариваем. Она распутная женщина, – сказала девочка.

– От кого ты слышала об этом?

– От tata.

– Ты даже не знаешь, что значит «распутная женщина».

– Знаю: женщина, забывшая, что она патрицианка. Ливия Друза заставила себя сохранить серьезность.

– Интересное определение, Сервилия. Как ты думаешь, лично ты никогда не забудешь, что ты патрицианка?

– Никогда! – выкрикнула дочь. – Когда я вырасту, то буду такой, как хочет мой tata.

– Я и не знала, что ты так много беседуешь с ним.

– Мы все время беседовали.

Ложь Сервилий оказалась столь искусной, что мать не заподозрила неправды. Оба родителя не обращали на нее внимания, и она с раннего детства стала солидаризироваться с отцом, который казался ей более важной, более необходимой для нее персоной, нежели Ливия Друза. Все ее детские мечты сводились к тому, что она вздыхала по отцовской любви, которой, как ей подсказывал здравый смысл, она никогда не дождется: отец не принимал дочерей всерьез, потому что хотел сына. Как она пронюхала об этом? Да очень просто: она носилась, подобно призраку, по всему дому дяди Марка, подслушивала разговоры, забиваясь в темные углы, и знала многое такое, что вовсе не предназначалось для ее ушей. Сервилий казалось, что именно отец, а не дядя Марк и уж конечно не никчемный италик Солон, говорит так, как подобает истинному римлянину. Сейчас, отчаянно скучая по отцу, девочка страшилась неизбежного: когда мать произведет на свет сына, все мечты о том, чтобы стать отцовской любимицей, ей придется навсегда забыть.