Колин Маккалоу - Травяной венок. Том 1

– Зато я сомневался, – мрачно бросил Друз. – Где же правда, мама? В твоих сегодняшних словах или в уверениях отца?

– В моих сегодняшних словах. Я ввела вашего отца в заблуждение, чтобы обрести свободу. Я не оправдываю своего поведения: наверное, я была именно такой, какой ты меня считал, Марк Ливий, если не хуже, хотя ты не видел истинных причин этого. – Она пожала плечами. – У меня нет привычки роптать, я живу в настоящем и в будущем, в прошлом же – никогда.

Друз протянул брату правую руку и улыбнулся.

– Добро пожаловать в мой дом, Мамерк Эмилий. Мамерк стиснул его руку, а потом поцеловал брата в губы.

– Мамерк, – проговорил он срывающимся голосом, – просто Мамерк… Я – единственный римлянин, носящий это имя, так что зови меня просто Мамерком.

– Наша сестра умирает, – молвил Друз, не отпуская руки брата и усаживая его рядом с собой.

– О, какое несчастье… Я ничего не знал!

– Разве Клавдия тебе ничего не говорила? – взвилась мать. – А ведь я все подробно ей растолковала.

– Нет, просто сказала, что ты убежала с Марком Ливием.

У Корнелии Сципион созрело важное решение: она понимала, что необходимо новое бегство.

– Марк Ливий, – заговорила она, не обращая внимания на наворачивающиеся на ее глаза слезы, – все последние двадцать семь лет я целиком отдавала себя твоему брату. Мне не суждено было знать свою дочь. Теперь я вижу, что ты и Марк Порций остаетесь с шестью детьми и без единой женщины в доме – разве что ты замыслил новую женитьбу…

Друз выразительно покрутил головой.

– Нет, мама, ничего подобного я не замышляю.

– Тогда, если ты этого хочешь, я переберусь сюда, чтобы присматривать за детьми!

– Хочу! – ответил Друз и снова улыбнулся брату. – Я рад прибавлению в семействе.

Ливия Друза умерла в тот день, когда Катону-младшему исполнилось два месяца. В некотором смысле это была безмятежная кончина, ибо, зная о приближающейся смерти, она делала все, что было в ее убывающих силах, чтобы ее уход не был трагедией для остающихся жить. Присутствие матери стало для нее огромным успокоением, так как она знала, что ее дети будут расти, окруженные любовью и заботой. Черпая у Корнелии Сципион силы (та не давала Сервилий попадаться на глаза матери), она смирилась с неминуемой кончиной и больше не думала о проклятии и сглазе. Куда важнее была судьба обреченных на жизнь.

Она непрестанно осыпала Катона Салониана словами любви и утешения, поручениями и пожеланиями. Его лицо она видела перед собой в последние минуты жизни, его руку она сжимала из последних сил, его любовью успокаивалась навеки ее душа. Не забыла она проститься и с братом Друзом, которому также адресовала слова любви и ободрения. Из детей она захотела взглянуть перед смертью только на маленького Цепиона.

– Позаботься о своем братике Катоне, – прошептала она и поцеловала мальчугана пылающими губами.

– Позаботься о моих детях, – попросила она напоследок мать.

Катону же Салониану она сказала:

– Я только сейчас поняла, что Пенелопа умерла прежде Одиссея.

Это были ее последние слова.

Невзирая на скудость познаний в римском праве и неискушенность в интригах, Луций Корнелий Сулла чувствовал себя в должности городского претора как рыба в воде. Во-первых, он был наделен интуицией; во-вторых, он окружил себя опытными советниками, к мнению которых внимательно прислушивался; и, в-третьих, ему был дан редкий дар умного властителя. Что в основном его радовало в этом назначении, так это то, что он не был более связан с Гаем Марием. Наконец-то судьба предоставила ему возможность проявить себя. Его ближайшее окружение постепенно разрасталось; его привычка всегда и во всем посвящать в свои дела сына была оценена свитой и признана мудрой; его сын, горячо любимый Сулла-младший, приобрел ранний и ценный опыт как в управлении людьми, так и в военном искусстве.

В свои молодые годы юноша выглядел как Цезарь, но он еще и унаследовал внешнюю привлекательность Юлианского рода. Он сразу располагал к себе, имел много друзей и умел ценить дружбу, так как был не только привлекателен, но и справедлив. Лидером среди друзей Суллы-младшего был бледный, худой юноша пятью месяцами старше него, по имени Марк Туллий Цицерон. Случайно выяснилось, что Цицерон происходит из родного города Гая Мария, Арпина. Ею дед приходился родственником брату Гая Мария, Марку: они были женаты на двух сестрах. Сулла никогда не узнал бы об этом, не приди Цицерон в их дом. Гость был словоохотлив. К примеру, не успел Сулла-старший спросить, что юноша из Арпина ищет в Риме, как тут же получил пространный ответ.

– Мой отец – давний друг Марка Эмилия Скавра, – с важностью отвечал Цицерон, – а также друг Квинта Муция Сцеволы Авгура. А тот – сподвижник Луция Лициния Красса Оратора! Стоило отцу понять, что я слишком одарен и умен, чтобы прозябать в Арпине, он послал нас в Рим. Это было в прошлом году. Теперь у нас прекрасный дом по соседству с Публием Рутилием Руфом. Я учился у Квинта Муция и Луция Красса. Я начал занятия, когда мне было восемь лет. Мы – не деревенщина, Луций Корнелий! Мы – гораздо лучшего воспитания, чем Гай Марий!

Оглушенный обилием информации, Луций Корнелий сел и предоставил тринадцатилетнему подростку трещать дальше, опасаясь только, казалось бы, неизбежного: когда огромная голова, отягощающая слишком тонкую шею Цицерона, перевесит и покатится, все так же треща.

– А знаете ли вы, – безыскусно продолжал Цицерон, – что меня собиралась слушать целая аудитория, когда я упражнялся в риторике? Нет сомнения, что мои наставники гордятся мною!

– Я полагаю, что ты намереваешься сделать карьеру адвоката? – со скрытой насмешкой спросил Сулла-старший.

– Конечно! Но не так, как великий Апулей. Мое происхождение достаточно благородно, чтобы рассчитывать на консульство. Конечно, первая ступень – это сенат. У меня будет публичная известность. Все мне прочат это! – огромная голова Цицерона горделиво поднялась. – По моему опыту, Луций Корнелий, выборная юридическая должность гораздо выгоднее, чем должность начальника в нашей старушке-армии.

С любопытством глядя на юношу, Сулла мягко заметил ему:

– Я добился всего в жизни благодаря этой старушке, Марк Туллий. У меня никогда не было карьеры законника, но теперь я – городской претор.

Цицерон пропустил замечание мимо ушей:

– У вас просто не было моих преимуществ, Луций Корнелий. Я стану претором в свои сорок лет.

Сулла сдался:

– Охотно верю, Марк Туллий.

– Да, tata, – проговорил Сулла-младший позже, после ухода Цицерона, пользуясь наедине с отцом детским обращением «tata», – он, конечно, в высшей степени тщеславен, – но мне он нравится. А тебе?