Колин Маккалоу - Травяной венок. Том 2

– Разумеется, нет. Мы должны постараться удержать ситуацию в рамках закона.

Когда Сульпиций прибыл на форум, стало очевидно, что до него уже дошли слухи о команде, которую собрал сын младшего консула, поскольку Сульпиций двигался в середине огромного эскорта из молодых людей второго и третьего классов, вооруженных дубинками и небольшими деревянными щитами. Этот эскорт был настолько огромен, что небольшая армия молодого Квинта Помпея Руфа по сравнению с ним казалась просто ничтожной.

– Народ, – вскричал Сульпиций в комиции, наполовину заполненной его охранниками, – является сувереном! То есть так говорят, что народ является сувереном! Это общая фраза, которой всегда щеголяют члены сената и патриции, когда нуждаются в ваших голосах. Но это абсолютно ничего не значит! Это – ничто, это – издевательство! Какую подлинную ответственность несет перед вами правительство? Вы полностью во власти людей, которые собирают вас всех вместе, вы полностью во власти народных трибунов. Вы не формулируете законы и не обнародуете их в этом собрании – вы здесь только для того, чтобы голосовать за законы, сформулированные и предложенные народными трибунами! А кто, за немногим исключением, является народным трибуном? Почему-то сенаторы и всадники! А что случилось с теми трибунами, которые объявили себя слугами суверенного народа? Я скажу вам, что с ними случилось! Они были заперты в Гостилиевой курии и раздавлены обрушившейся с крыши черепицей!

– Итак, это объявление войны, не правда ли? – пожал плечами Сулла. – Он собирается сам стать героем, – заметил Катул Цезарь.

– Слушайте дальше! – резко прервал их Мерула, верховный жрец.

– Сейчас настало время, – продолжал Сульпиций, – чтобы раз и навсегда показать сенату и всадникам, кто в Риме является сувереном! Вот почему я стою перед вами – ваш лидер, ваш защитник, ваш слуга! Вы только что пережили три ужасных года, в течение которых от вас требовалось лишь подставлять плечи тяжелейшей ноше налогов и лишения земельной собственности. Вы дали Риму большинство тех денег, которые требовались для ведения гражданской войны. Но разве хоть один член сената спросил вас, что вы думаете о войне против своих братьев, италийских союзников?

– И мы это спрашивали, – сумрачно заметил верховный понтифик Сцевола, – и они более страстно желали этой войны, чем сенат!

– Но сейчас они и не вспомнят об этом, – отозвался Сулла.

– Нет, они не спрашивали вас! – продолжал грохотать Сульпиций, – они отказывали вашим италийским братьям в своем гражданстве, но не в вашем! Ваше гражданство – только тень, их гражданство – это субстанция, правящая Римом! Они не могли согласиться с прибавлением тысяч новых членов в их маленькие сельские трибы – ведь благодаря их исключительному положению члены этих триб имели так много власти! Даже после того как италикам было даровано право голоса, они были включены в слишком небольшое количество триб, чтобы не иметь возможности влиять на результаты выборов! Но всему этому конец, суверенный народ, и конец этот наступит в тот момент, когда вы утвердите мой закон о распределении новых граждан и свободных людей Рима среди всех тридцати пяти триб!

Взрыв аплодисментов был столь оглушительным, что Сульпиций был вынужден прерваться. Он стоял широко улыбаясь, красивый тридцатипятилетний мужчина, обладающий удивительно патрицианским видом, несмотря на свой плебейский ранг.

– Существует еще немало способов, которыми вы были обмануты сенатом и всадниками, – продолжал Сульпиций, когда шум стих, – но сейчас самое время, чтобы прерогатива – а ведь это всего лишь прерогатива, даже не закон! – назначения военного командования была отнята у сената и его тайных советников из сословия всадников! Настало время, чтобы вы – главная опора истинного Рима, задали те вопросы, которые имеете право задавать согласно закону. И среди них – вопрос о праве решать, должен или нет Рим вести войну, а если должен, то кто будет командовать.

– Начинается, – заметил Катул Цезарь. Сульпиций указал пальцем на Суллу, который стоял перед толпой наверху сенатской лестницы.

– Вот старший консул! Он избран равными ему по положению людьми, не вами! Сколько это может продолжаться, если даже третий класс вынужден создавать видимость участия в консульских выборах? – Сульпиций сделал паузу и продолжал: – Старший консул командует на войне столь жизненно важной для Рима, что если она не будет вестись лучшим человеком Рима, Рим может просто погибнуть! Но кто поручил командование в войне против царя Митридата Понтийского старшему консулу? Кто решил, что именно он является для этого наиболее подходящим человеком в Риме? Кто как не сенат и его тайные советники из сословия всадников! И выдвинули как всегда своего! Желает ли Рим рисковать только для того, чтобы увидеть патриция, облаченного в атрибуты главнокомандующего? Кто такой этот Луций Корнелий Сулла? Какие войны он выиграл? Он известен тебе, суверенный народ? Ну так я могу сказать, кто он такой! Луций Корнелий Сулла стоит здесь лишь потому, что он въехал сюда на спине Гая Мария. Всего чего он достиг, он достиг благодаря Гаю Марию! Говорят, что он выиграл войну против италиков! Но мы все знаем, что именно Гай Марий первый нанес решающий удар – и если бы он этого не сделал, этот человек, Сулла, никогда бы не смог одержать победу!

– Как он смеет! – задохнулся от возмущения цензор Красс. – Это был только ты и никто иной, Луций Корнелий! Ты завоевал Травяной венок! Ты поставил италиков на колени! – он собрался выкрикнуть все это Сульпицию, но остановился, когда Сулла сжал его руку.

– Оставь, Публий Лициний! Если мы станем на них кричать, они бросятся на нас и растерзают. А я хочу, чтобы это недоразумение выяснилось законным и мирным путем, – спокойно проговорил Сулла.

Сульпиций продолжал заранее приготовленную речь:

– Может ли этот Луций Корнелий Сулла обратиться к тебе, суверенный народ? Конечно же, нет! Ведь он патриций – и слишком хорош для тебя! Для того чтобы вручить этому великолепному патрицию командование в войне против Митридата, сенат и всадники оставили без внимания многих более достойных и способных людей! Они обошли самого Гая Мария! Заявили, что он болен, заявили, что он стар! Но я спрашиваю тебя, суверенный народ, кого ты мог видеть каждый день последние два года, проходящим через весь город без особых усилий? Кого ты мог видеть таким тренированным и выглядевшим все лучше день ото дня? Гая Мария! Он может быть стар, но ни в коем случае не болен! Гай Марий! Он может быть стар, но он все еще лучший человек в Риме!

И вновь взорвался шквал аплодисментов, но на этот раз они предназначались не для Сульпиция. Толпа повернулась, чтобы приветствовать Гая Мария, который проворно спускался на своих собственных ногах в конец комиции, на этот раз с ним не было даже его мальчика, на которого он обычно опирался.