Колин Маккалоу - Травяной венок. Том 2

– Что бы ни было в нас того, что позволяет нам думать, находись это в нашей груди, как говорят некоторые, или в наших головах, как уверяет Гиппократ, а я, лично, верю ему, потому что думаю с помощью моих глаз, ушей и носа, иначе почему бы им не находиться так же далеко от источника мысли, как они находятся от сердца и печени? – однажды, перескакивая с мысли на мысль, говорил он своему сыну, пока они дожидались в Эрицине аудиенции у правителя. Он говорил, запинаясь, яростно хмуря огромные брови, зачем-то постоянно их ощипывая. – Позволь мне начать снова… Что-то постоянно жует мой мозг, молодой Марий, и жует по кусочку. Я все еще помню прочитанные книги, и когда я заставляю себя, то могу думать правильно – могу руководить собранием и делать все, что я когда-то делал в прошлом. Но не всегда. И эти изменения происходят таким образом, что я их не понимаю. Временами я даже не сознаю этих изменений… Ты должен простить мне мои грубости и капризы. Мне надо сохранить умственные силы, потому что однажды я еще стану консулом в седьмой раз. Марта сказала, что это случится, а она никогда не ошибается. Никогда не ошибается… Я говорил тебе об этом, не так ли?

– Да, отец, ты рассказывал. Много раз, – ответил молодой Марий с грустью в голосе.

– А говорил ли я тебе, что она мне предсказала еще? Серые глаза молодого Мария внимательно обежали все вокруг и остановились на искаженном и помятом лице отца, с которого в эти дни не сходил яркий румянец. Молодой Марий тихо вздохнул, думая о том, сбился ли отец с мысли снова или в его сознании еще сохраняется ясность?

– Нет, отец.

– Ну так слушай. Она сказала, что мне не быть величайшим человеком Рима, что бы я ни сделал. Знаешь ли ты, кто, по ее словам, будет величайшим римлянином изо всех нас?

– Нет, отец. Но я хочу знать.

Даже луча надежды не зародилось в сердце молодого Мария; он понимал, что это будет не он. Сын великого Гая Мария слишком хорошо знал о собственных недостатках.

– Она сказала, что им будет молодой Цезарь.

– Ну и ну!

Марий изогнулся и хихикнул, неожиданно холодно и жутко.

– О, не беспокойся, мой сын! Он не будет им! Я никому не позволю быть более великим, чем я сам! Но в этом кроется причина того, почему я собираюсь утопить звезду молодого Цезаря на дне самого глубокого моря.

– Ты устал, отец, – молодой Марий вскочил. – Я заметил, что печали и трудности ухудшают твое самочувствие, и тогда ты устаешь. Пойди и поспи.

Правителем Сицилии был клиент Гая Мария Гай Норбан. В настоящее время он находился в Мессане по делам, связанным с попыткой, предпринятой Марком Лампонием, вторгнуться на Сицилию при помощи повстанческих отрядов луканиев и бруттиев. Посланный с приказом скакать как можно быстрее по Валериевой дороге в Мессану, курьер Мария вернулся назад с ответом правителя через тринадцать дней.

«Хотя я полностью сознаю свои клиентские обязанности перед тобой, Гай Марий, но являюсь также пропретором римской провинции, и считаю долгом чести ставить свои обязательства перед Римом выше своих обязательств перед патроном. Твое письмо прибыло после того, как я получил приказ сената, в котором мне предписывалось не оказывать тебе и другим беглецам никакой помощи. В настоящее время мне приказано поймать тебя и убить, если это возможно. Этого я, разумеется, делать не буду, и потому единственное, что в моих силах, – это приказать твоему кораблю немедленно покинуть воды Сицилии.

От себя лично желаю тебе всего хорошего и надеюсь, что ты где-нибудь найдешь безопасное убежище, хотя и сомневаюсь в том, что тебе удастся сделать это на римской территории. Я могу сказать тебе, что Публий Сульпиций был схвачен в Лаурентуме. Его голова выставлена на трибуне в Риме. Подлое дело. Но ты поймешь мое положение лучше, если я скажу, что голова Сульпиция была установлена на трибуне самим Луцием Корнелием Суллой. И вовсе не по приказу – он сделал это лично.»

– Бедный Сульпиций! – сказал Марий, смахнув с глаз слезы, затем расправил плечи и добавил: – Ну что ж, тогда мы отправляемся в путь! Посмотрим, как нас примут в провинции Африка.

Но там они даже не смогли высадиться на берег, поскольку правитель этой провинции также получил приказ сената, и единственное, что он смог сделать – это отправить их куда-нибудь еще, поскольку его служебные обязанности предписывали ему изловить и убить беглецов.

Тогда они поплыли в Русикады, служебный порт Цирты, столицы Нумидии. Этой страной правил царь Гиемпсал, сын Гауды, во многом достойный человек. Он получил письмо от Мария, когда находился вместе со своим двором в Цирте, недалеко от Русикад. Его нынешнее пребывание на троне ставило его перед огромной дилеммой, которая заставляла колебаться правителя Нумидии – Гай Марий возвел на трон его отца, и Гай Марий все еще оставался тем человеком, который мог лишить трона сына. Но Луций Корнелий Сулла также предъявлял претензии на свое превосходство в Нумидии.

После нескольких дней раздумий, он, с частью своего двора, переместился в Икосий, подальше от римского присутствия, и пригласил Гая Мария с его спутниками встретиться с ним там. Он позволил им сойти с корабля на берег и разместил их в нескольких комфортабельных виллах, предоставленных в их полное распоряжение. Гиемпсал часто принимал своих гостей в собственном доме, достаточно большом для того, чтобы можно было назвать его маленьким дворцом. Однако он был не настолько удобен, как главный дворец в столице, и поэтому царь вынужден был оставить там всех своих жен и наложниц, взяв с собой в Икосий только царицу Софонисбу и двух младших жен – Саламбо и Анно. Он был образован в лучших традициях эллинистических монархий, а потому не придерживался восточных обычаев и позволял гостям свободно общаться со всеми своими домочадцами – сыновьями, дочерьми, женами. К несчастью, это и привело к осложнениям.

Молодому Марию был двадцать один год, и он уже чувствовал себя взрослым мужчиной. Очень белокурый и очень красивый, он представлял собой великолепный образец физического совершенства; слишком неусидчивый, чтобы занять себя какими-нибудь умственными упражнениями, он искал утеху в охоте. Но именно охоту не любил царь Гиемпсал, хотя любила его младшая жена Саламбо. Африканские равнины изобиловали фауной – слоны и львы, страусы и газели, антилопы и пантеры – и молодой Марий проводил свои дни, изучая способы охоты на животных, которых он никогда прежде не видел. Саламбо сопровождала его.

Зная о том, что эти экспедиции проходят при большом количестве слуг и их внимательные глаза служат достаточной защитой добродетели его младшей жены, царь Гиемпсал не видел большой беды в том, что молодого Мария сопровождала Саламбо; возможно, он был рад избавляться временами от такого сверхактивного создания. Сам он много времени проводил наедине с Гаем Марием (чье мышление заметно улучшилось с тех пор, как он прибыл в Икосий), вспоминая старые времена. Изучая историю кампаний в Нумидии и Африке против Югурты, Гиемпсал сделал обширные записи для своего семейного архива и позволил себе помечтать о том времени, когда один из его сыновей или внуков сможет на самом деле считаться великим, чтобы жениться на женщине из римского нобилитета. У него не было иллюзий – он мог называть себя царем, мог править большой и богатой страной, но в глазах римского нобилитета он, и все, что было с ним связано, значили меньше, чем пыль.