Колин Маккалоу - Травяной венок. Том 2

– Цинна! Цинна! Цинна! Цинна! – завывал он. Куллеол получил очень внимательную аудиторию.

– Пока Цинна и шесть его трибунов плебса не будут высланы, Рим будет гибнуть, – верещал он, трясясь и шатаясь, а затем завопил то же самое еще и еще раз, до тех пор, пока не свалился на землю и его не унесли.

Пораженные сенаторы услышали, что консул Октавий уже несколько раз призывал их в зал, и поспешили в Гостилиеву курию.

Никто так и не узнал, как старший консул намеревался объяснить ужасные события в лагере Марция, но теперь, вместо этого, он обратил свое внимание – и внимание всего сената – на сверхнеобычную одержимость Куллеола и на то его предсказание, которое все только что слышали.

– До тех пор пока младший консул и шесть трибунов плебса не будут изгнаны, Рим будет гибнуть, – задумчиво повторил Октавий. – Верховный понтифик, flamen Dialis, что вы скажете об этом удивительном заявлении Куллеола?

– Я думаю, что должен воздержаться от комментариев, Гней Октавий, – покачал головой верховный понтифик Сцевола.

Октавий решил настаивать, но, посмотрев на Сцеволу, изменил свое решение. Врожденный консерватизм верховного понтифика заставлял его мириться со многим, но запугать или ввести в заблуждение Сцеволу мало кому удавалось. Когда в сенате не так давно обсуждался подобный случай, именно Сцевола резко осудил приговоры, вынесенные Гаю Марию, Публию Сульпицию и остальным, просил их помиловать и призвать вернуться. Нет, лучше не враждовать с верховным понтификом, кроме того, Октавий имел намного более легковерного свидетеля в лице flamen Dialis'a и решил, что этот достойный человек подтвердит ужасное предзнаменование.

– Flamen Dialis? – строго спросил он. Луций Корнелий Мерула поднялся:

– Луций Валерий Флакк, верховный понтифик Сцевола, Гней Октавий, курульные магистраты, консуляры, отцы-основатели! Прежде чем я прокомментирую слова прорицателя Куллеола, я должен сначала поведать вам о том, что произошло вчера в храме Великого бога. Я проводил ритуальную уборку помещения, когда увидел небольшую лужу крови на полу, за цоколем статуи Великого бога. Кроме того, там лежала голова птицы – мерулы, черного дрозда! Моего собственного тезки! И я, кому нашими древними и благословенными законами запрещено находиться в присутствии смерти, смотрю на это как на предвестие – сам не знаю чего! Моей собственной смерти? Смерти Великого бога? Я не знал, как растолковать эту примету, и посоветовался с верховным понтификом, но он оказался бессилен. – Луций Корнелий Мерула завернулся в свою двойную накидку, что выглядело довольно странно, поскольку Мерула никогда раньше так не делал, да и вообще был весь в поту; его круглое, гладкое лицо под острым, цвета слоновой кости, шлемом блестело каплями пота. Луций Корнелий Мерула продолжал: – Но кое-что я разузнал. Найдя голову черного дрозда, я стал искать его тело и обнаружил, что это создание свило гнездо в расщелине, под золотой мантией статуи Великого бога. И в этом гнезде лежало шесть мертвых птенцов. По всей видимости, кошка поймала и съела их мать. Все, кроме головы, разумеется. Но кошка не смогла добраться до птенцов, которые погибли от голода.

– Я осквернен. – Flamen Dialis поежился.

– После этого заседания сената я буду вынужден совершить обряды, которые очистят от скверны меня самого и храм Юпитера. То, что я нахожусь здесь, является результатом моих размышлений над этой приметой, причем не только над смертью черного дрозда, но и над всем этим событием в целом. Те выводы, к которым я пришел, я сделал самостоятельно, а не тогда, когда слушал Публия Корнелия Куллеола, впавшего в сверхъестественное пророческое безумие.

В сенате воцарилась мертвая тишина, все лица обратились к жрецу Юпитера, поскольку он был хорошо известен как честный, порой даже наивный человек, так что его слова воспринимались совершенно серьезно.

– Теперь уже Цинна, – продолжал flamen Dialis, – не символизируется с черным дроздом. Он символизируется с прахом, потому что именно в прах я превратил мертвую голову птицы и шесть ее мертвых птенцов. Я сжег их в соответствии с ритуалом очищения. Хотя я не являюсь истинным истолкователем, для меня в этот момент стало совершенно ясно, что эта примета имеет сверхъестественное сходство с олицетворением Луция Корнелия Цинны и шести его плебейских трибунов. Они осквернили Великого бога Рима, который ныне подвергается большой опасности – и все из-за них. Кровь же означает, что Луций Цинна и его трибуны плебса станут причиной еще большего раздора и еще больших общественных беспорядков. Я не сомневаюсь в этом.

Сенат загудел, думая, что Мерула уже закончил, но шум мгновенно стих, когда он заговорил снова.

– Еще одно, отцы сената. Пока я стоял в храме, дожидаясь верховного понтифика, то ради утешения взглянул в улыбающееся лицо статуи Великого бога. Оно имело хмурый вид! – он побледнел. – Я выбежал из храма, поскольку не мог больше находиться в нем.

Все содрогнулись, и гул возобновился.

Гней Октавий Рузон поднялся на ноги и посмотрел на братьев Цезарей и верховного понтифика Сцеволу так, как, должно быть, глядела кошка, после того как сожрала черного дрозда в храме.

– Я думаю, сенаторы, что нам следует отправиться на форум и с трибуны рассказать всем, что случилось. И попросить совета. После чего мы продолжим заседание сената.

История Мерулы и предсказание Куллеола произвели неизгладимое впечатление на собравшихся, они выглядели испуганными и трепещущими, особенно после того, как Мерула дал свою интерпретацию происшедшего, а Октавий объявил о своем желании добиваться изгнания Цинны и шести трибунов плебса. Никто не посмел возразить.

Воспользовавшись этим, Гней Октавий Рузон после короткой паузы повторил свое требование относительно Цинны и плебейских трибунов.

Затем поднялся верховный понтифик Сцевола и начал говорить:

– Принцепс сената, Гней Октавий, отцы-основатели! Как вы все знаете, я один из главных истолкователей римских законов, который к тому же и составлял их. По моему мнению, не существует законного способа отстранения консула от должности, прежде чем истечет срок его полномочий. Однако можно добиться почти того же с помощью религии. Мы не можем сомневаться, что Юпитер выразил нам свое мнение двумя различными путями – через своего жреца и через старика, которого мы знаем как заслуживающего доверия прорицателя. Рассматривая эти два, почти одновременных события, я предполагаю, что Луций Корнелий Цинна совершил кощунство. Это не отнимает его консульской должности, но вызывает к нему религиозную ненависть, что лишает его возможности выполнять консульские обязанности. То же самое относится и к трибунам плебса.