Наталья Султан-Гирей - Рубикон

Трансальпиния от Пиреней до Рейна казалась покоренной.

Дело всей его жизни близилось к завершению, и Цезарь мог позволить себе хоть немного отдохнуть. Его жизненный путь уже скоро перевалит через полстолетия. Он устал быть всегда лишь венчанным лаврами, несравненным Дивным Юлием, хотелось хоть одно лето побыть просто человеком, мужем, отцом.

Цезарь горько улыбнулся: семьи не было. Случайных любовниц он осыпал дарами, но сердце его молчало даже в миг объятий. Да, он уже достиг тех лет, когда каждый разумный человек стремится быть не пылким любовником, а заботливым отцом. Боги ему отказали в этом величайшем для каждого римлянина счастье, и он усыновил чужое дитя, потому что в этом ребенке текла и его кровь, кровь древнего рода Юлиев, ведущих свое начало от самой Праматери Венеры. Цезарь любил своего приемного сына, то есть ему нравилось брать малыша на руки, ласкать, баловать, дарить дорогие игрушки, спешил всегда исполнить любую прихоть ребенка... Но задумался ли хоть раз Дивный Юлий, чем живет эта маленькая душа? Дитя растет, становится отроком, подростком. У него свои друзья и недруги. А что знает об этом его отец?

Чувство острого сожаления охватило Цезаря. Отдав Октавиана в школу, он легко избавился от всех отцовских обязанностей, и под каким благовидным предлогом: наследнику венчанного лаврами завоевателя необходимо изучать военные науки!

А болезненный малыш томится среди бойких мальчишек, запуганный, как робкий пушистый зайчонок в своре шумных щенят.

Цизальпинское лето не жаркое, не мучительно душное, как в Риме, и на каникулы Октавиана можно будет взять сюда. Мальчик станет купаться в теплой Адриатике, собирать ракушки. У Октавиана в школе завелся какой-то дружок. Вителий писал, что Маленький Юлий дружит с хорошим серьезным мальчиком. Марк Агриппа из бедной, но достойной семьи и уже два года считается первым учеником по всем предметам.

Цезарь смутно припомнил смуглого крепыша. Этого мальчишку тоже можно пригласить на каникулы. Октавиан так просил. Оба приятеля прекрасно проведут лето, а Цезарь лучше приглядится к своему наследнику. Может быть, боги пошлют Гаю Юлию эту огромную для отца радость — стать другом своему сыну.

Все питомцы благородного Вителия с нетерпением ждали каникул. Фабий собирался в Байи,[ 36 36 Байи — морской курорт на западе Италии . ] Фавст Корнелий на горную виллу к бабушке с материнской стороны, этруски — на свои плодородные виноградники.

Октавиан заранее начал укладывать свои вещицы: любимый маленький мячик, книжки, таблички с понравившимися стихами, достал домашнее голубое платьице, но его уже с трудом можно было надеть. Агриппа тоже возился со своим сундучком. Он достал с самого дна бережно обернутый в кусок египетского полотна свиток и показал другу:

— Эта книга старая, но очень ценная. Ее написал великий мостостроитель Мамурра. Вот кого я хотел бы повидать! Сколько интересного расспросил бы у него!

— Да я прикажу, Мамурра десять таких книжек новеньких тебе пришлет и сам приедет!

— Ври больше! Разве ты его знаешь?

— Еще бы! Он — ничего, толстый, веселый, все меня в воздух подкидывал и приговаривал: "Вот бы мне парочку таких!" Никогда без подарка не приходил! Я тебя с ним познакомлю. Вот весело будет в Байях — песочек, ракушки, море! А раз ты хочешь Мамурру посмотреть, я скажу Цезарю, чтоб обязательно пригласил его к нам.

Но за Октавианом приехал не Цезарь, а Антоний. Его сопровождала центурия отборных воинов в алом одеянии и с перьями на шлемах на македонский манер. И ехать надо было не в знакомые милые Байи, а куда-то в Равенну.

Отмахнувшись от велеречивых приветствий Вителия, Антоний подошел к обоим мальчикам и взял Октавиана за плечо:

— Поживей собирайся. Надо засветло до моря доехать!

— И Агриппа поедет?

— И этого возьму. — Антоний вынул из-за пояса туго набитый кошелек и протянул пицену: — На! От Цезаря за хорошую службу! Хорошо за Октавианом смотрел.

Агриппа побледнел, даже губы стали серыми. Кошелек, глухо звякнув, ударился оземь.

Октавиан обвил руками друга и скороговоркой умолял плюнуть на Антония и ехать:

— Цезарь не хотел тебя обидеть! Правда, не хотел! Он разрешил мне пригласить тебя!

Агриппа не шевелился.

— Вот, смотри. — Октавиан поднял злополучный кошелек и швырнул его в водоем.

В суете никто не заметил, как проворный Тит Статилий нырнул в воду и вытащил дар Цезаря. Если Марку Агриппе не нужны эти деньги, то Титу Статилию, сыну бедной, но благородной вдовы, они очень даже пригодятся.

Антоний нетерпеливо ждал, когда друзья кончат прощаться. Октавиан, обняв друга, плакал навзрыд и повторял что один он не поедет. Пусть Антоний просит прощения!

— Еще чего! Кончайте комедию! — Антоний снова взял его за плечо и потянул к воротам.

Мальчик вырывался, цепляясь за друга.

— Я без него не поеду! Пусти, мне больно!

— Пусти его! — крикнул Агриппа. — А ты, Кукла, иди, вон сколько людей ждут, иди...

— Не пойду без тебя! Ты на нас обиделся!

— Нет. — Агриппа поцеловал его. — Стану я на твоего вольноотпущенника внимание обращать! Дурак и есть дурак!

Антоний чуть не хлестнул дерзкого мальчишку по лицу, но сдержался и сильней потащил Октавиана к воротам. Октавиан извивался, кричал, царапался, но Антоний, схватив мальчика поперек, швырнул его ухмыляющемуся центуриону:

— Держи у себя на седле!

Юный наглец ранил друга Цезаря куда больней, чем думал. "Вольноотпущенник!" В юности Антоний без ума был влюблен в одну вольноотпущенницу. Она родила ему сына Антула, его единственного сына. А он не смел даже приласкать свое дитя и лишь изредка помогал деньгами. В его ребенке текла рабья кровь, этот дикарь угадал: "Вольноотпущенник!" Марк Антоний, патриций и друг триумвира, отец вольноотпущенника. Он навек разлучен со своим первенцем, а должен возиться с чужим выродком!

Антоний подъехал к центуриону, державшему на седле Октавиана.

— Замолчал?

Мальчик, сжавшись в комочек, не ответил и только зло посмотрел на своего мучителя.

— Ребенок ведь, — укоризненно заметил центурион. — Цезарю не понравится...

— Еще ты мне советы давать начни! — Антоний пришпорил коня. — Везите в Равенну, а я догоню...

Всадники скрылись за поворотом, замолк дробный перестук копыт, а Марк Агриппа все еще стоял не шевелясь, точно вслушиваясь и ожидая, что Октавиан позовет его на помощь. Потом круто повернулся и быстро побежал в глубь школьного сада. Ему заплатили за отданную душу, за его жалость к больному ребенку! Фабию или Корнелию они б не посмели заплатить! Что он, наемная нянька, что ли? Жалел этого заброшенного всеми малыша, а они думают, чужую душу можно за деньги купить! Сами подлые, бессердечные, своего же ребенка забросили!