Наталья Султан-Гирей - Рубикон

Октавиан молча обвил друга руками. Легкие светлые волосы щекотали губы Агриппы.

— Перестань, а то еще разревусь с тобой вместе. — Подросток зарылся лицом в мягкие кудряшки, и, как ночью, вспомнились сестры. Маленькие, беспомощные, они тянулись к старшему брату, а он терпеливо нянчил их. — Ну, ну! — сумрачно шепнул молодой пицен. — Не реви! Никуда не уйду! А дразнить станут, заткну глотку кулаком.

Товарищи не трогали Октавиана. Хотя, по раз навсегда установившейся традиции, новичка, прежде чем принять в школьную семью, всячески изводили, с племянником Цезаря никто не хотел связываться. Зато приставали к Агриппе. Он уже несколько лет был гордостью своей центурии. По рубке мечом и искусству военного строя он не имел соперников, и его страстное обожание и глупое нежничание с неприятным новичком бросало вызов мальчишеским понятиям о доблестной мужественности.

Стоило Агриппе чем-нибудь заняться, его толкали в бок:

— Что ты сидишь? Твой Октавиан расшиб ногу и плачет. Агриппа опрометью бросался отыскивать своего малыша.

Вскоре сообразил, что его изводят, и молча отколотил насмешников. Бил Марк Агриппа наотмашь, не щадя. Свалив с первого удара, так молотил кулаками, что любителей подшучивать больше не нашлось.

Но Октавиан чах. Он сторонился всех и как тень ходил за другом. Учился плохо. Зная лучше своих сверстников науки описательные — историю и литературу, не мог решить простой задачи или хотя бы быстро подсчитать число воинов в отряде.

На вопросы наставника обиженно отвечал:

— Это мне не интересно, что я, простым центурионом буду, что ли? Солдат считать!

Агриппе признался:

— Пока я вырасту, Цезарь для меня все завоюет, а станут еще этой ерундой мучить — умру!

Проснувшись однажды ночью, Агриппа заметил, что малыш исчез. Он выбежал в сад.

Октавиан стоял на краю водоема, приподнявшись на цыпочках и заложив переплетенные пальцы за голову. Ребенок, казалось, вот-вот оторвется от земли и растворится в лунном свете.

Мечтательно глядя куда-то поверх деревьев, он шептал. Личико его, и без того бледное, стало прозрачным. Агриппа спрятался в траву и стал наблюдать. Октавиан, сев на край водоема и беседуя с невидимыми гостями, перебирал цветы и травинки. Он подносил растения к губам, дышал на них, спрашивал и отвечал на их неслышные вопросы. Агриппе сделалось жутко. Он поежился. Малыш заметил движение в траве.

— Зачем ты пришел? Ты напугал их, — рассерженно крикнул он. — Они больше не придут.

На следующую ночь Октавиан сам разбудил друга:

— Пойдем к лунным детям, я думаю, они тебя полюбят. По дороге в сад он рассказал о волшебном народе.

В лунные ночи маленькие-маленькие человечки, эльфы, как зовут их галлы, девочки с золотыми косами и мальчики в серебряных туниках, пляшут на лунных лучах. Их царица Мэб ездит в колеснице из скорлупки золотого ореха, запряженной пчелами.

— Когда я вырасту, я женюсь на ней, я ее давно люблю.

Царица не рассердилась, что ее возлюбленный привел друга, и эльфы вышли поиграть с мальчиками.

Октавиан смеялся, крутился на краю водоема и, перегибаясь над самой глубиной, бросал в воду цветы. Агриппа оттащил его:

— Ты утонешь.

Октавиан посмотрел на него затуманенным взором и покорно дал увести себя.

— Ты видел моих друзей? — тихо спросил он, когда они были уже далеко от лунной полянки.

— Видел... — Агриппа помолчал и, глубоко вздохнув, произнес: — Я ничего, кроме тебя, не видел. Не надо больше туда ходить, это так страшно.

Несколько ночей Агриппа караулил своего друга. И как только малыш начинал шевелиться во сне, вскакивал и крепко держал его, а если не помогало, брал к себе в постель.

От Октавиана еще тянуло кисловатым детским запахом, как от маленьких Агриппин. Агриппа сквозь сон чуял это, и ему снилось, что он дома, что он сам и все его сестренки, даже малютка Квинта, родившаяся в эту зиму, спят на широкой деревянной постели, укрытые мягкими козьими шкурами, и в утреннем холодке жмутся друг к другу, а самая маленькая Агриппина Квинта карабкается по его ногам. Мать уже встала, гремит казанками и разводит огонь в очаге. Его ласковое тепло разливается по всему телу.

Иногда кто-нибудь из сестренок забывал проснуться вовремя, и Агриппа, чтобы не беспокоить мать, сам обтирал провинившуюся, легонько шлепал по круглому крепкому задику и тут же целовал, чтоб малютка не расплакалась.

Все Агриппины росли крепенькие и справные. Скудость родительского стола с избытком возмещали горные леса Пицениума, полные сладкой алычи, диких яблонь и орехов, и крупных, в мягкой зеленой шубке поверх скорлупы, и мелких, усыпающих гибкие кустарники. А на полянках тянулись к небу сочные стебли "хороших травок", которые каждый пицен с младенчества умел находить и лакомиться ими.

Агриппе и раньше снился дом, но тогда он после таких снов целый день тосковал, а сейчас, едва открыв глаза, вспоминал, что он больше не один, что у него есть брат.

Октавиан сам попросил юного пицена быть ему братом. Обвив обеими руками его шею, шепнул в самое ухо:

— Ты знаешь, если б у меня был брат, дома б не разлюбили, не спихнули бы сюда на мучения! Пожалуйста, будь моим братом...

Октавиан заполнил ту страшную, ноющую, как рана, пустоту, что жила в сердце подростка со дня смерти Люция. Как и Флавия, Маленький Юлий принадлежал к непостижимому миру красоты, но очарование хрупкого изящества в ребенке было трогательней и прекрасней, чем во взрослой женщине.

Агриппа даже не представлял себе, что такие красивые и ласковые дети могут жить на земле. Узнав от своего дружка о лунных человечках, он начал смутно подозревать, что Октавиан вовсе не человеческое дитя. Украл Цезарь в галльских лесах эльфа и хвастает, что у него такой сын растет. Патриции, они хитрые!

Агриппа решил расспросить об эльфах старого раба-галла, подметавшего по утрам Марсову площадку. Длинноусый старик изумился, зачем римскому мальчишке понадобились эльфы.

— Нет, добрый человек, — взволнованно заверил его Агриппа. — Я не смеюсь, ты только скажи, могут они жить у нас, в Италии?

Галл грустно покачал головой;

— Здесь жарко, и лунных туманов нет по ночам. Здесь эльф погибнет.

— А если его украдут, привезут и будут беречь? — допытывался Агриппа.

Галл хитро улыбнулся в рыжие с проседью усы:

— Человеку не поймать эльфа. А вот эльфы часто зло подшучивают над людьми: выкрадут человеческого младенца из колыбели и маленького эльфа туда положат. Эльф растет, как человеческое дитятко. — Галл таинственно понизил голос. — Но он — особый...

— А зачем? Зачем они это делают?

— Им нужны человеческие души. Если эльф встретит среди людей того, кто отдаст ему свою душу, он не умрет.