Наталья Султан-Гирей - Рубикон

Клиенты Милона, бравые поселяне, сомкнутым строем все приближались. Клодий ясно видел лица, озлобленные, насмешливые.

— Я трибун! — закричал он и тут же упал на шею коня, обливаясь кровью. — Под лопатку...

Превозмогая боль, спрыгнул и кинулся бежать, упал, Пополз. В кустах не преследовали. Чьи-то руки подхватили раненого и внесли в дом.

Клодий вырвался и пополз к очагу. Вцепился в решетку. Уцепившийся за решетку очага находится под покровительством и защитой богов этого очага, и лишь святотатец осмелится поднять руку на призывающего лар![ 34 34 Лары, пенаты — боги очага. ]

От потери крови шум в ушах нарастал, казался топотом множества ног.

Милон, ворвавшись, кинулся к недобитому врагу.

— Все равно отвечать! Тащите!

Клодий в смертельном ужасе прижался всем телом к решетке очага.

— Я трибун, я трибун, — шептал мертвеющими губами. — Вето!

— Господин, трибун подох у меня в руках. — Дюжий нумидиец вскинул труп Клодия через плечо. — Куда выбросить?

— Мразь! — Милон ударил нумидийца в лицо. — Положи тело и прикрой, как подобает, тогой!

На улице, привлеченные шумом свалки, сбегались жители пригородной деревушки, окружали убийц. Сторонники Милона мечами проложили себе путь.

Тело Клодия обмыли, возложили на носилки, убрали цветами, как велел обычай, и понесли домой. В Риме, в предместьях и кварталах, населенных беднотой, уже знали о смерти Клодия.

Со времени гибели Гракхов, за все восемьдесят лет, Вечный Город не помнил такого святотатства — убиения народного трибуна, искавшего защиты у очага квирита. Обвиняли громко Помпея и аристократов. Они стремились вернуть дни патрицианской деспотии! Даже умеренные популяры, осуждавшие Клодия при жизни за его бесшабашность, были возмущены.

Толпа вокруг носилок с останками трибуна росла.

— Несите к курии, — крикнул кто-то. — Пусть отцы отечества полюбуются на дело рук своих!

— Да трепещут убийцы перед трупом! — Защитник дел народных, трибун Целий, сотоварищ убитого по трибунату, вскочил на ростру. — Сюда, сюда!

Тело Клодия внесли в Сенат, ломали скамейки, биселлы...

Курион, друг покойного, притащил кувшин с земляным маслом.

— Сожжем притон кровопийц!

На форуме народный суд судил убийц, их пытались растерзать. Но силач Милон отчаянным сопротивлением спас свою жизнь. Избитого, еле живого, его унесли друзья.

А над форумом пылала курия. Ветер трепал дым, и казалось, черные крылья возмездия трепещут над Вечным Городом.

Три нундины[ 35 35 Нундина — 9 дней . ] длились поминки по Клодию. Двадцать семь дней шли бои на улицах столицы, и лишь возвращение Дивного Юлия могло бы положить конец анархии.

Но Цезарь был далеко.

Море Усопших Душ, бледно-зеленое, странно притихшее, легло перед легионерами Цезаря. Туман постоянно окутывал белые меловые утесы Британии, прозванные италиками Альбионами. Кельты и галлы, живущие на скалистых побережьях Трансальпинии, никогда не переправлялись через пролив. Их прадеды помнили времена, когда море было так мелко, что дикие быки где вплавь, где вброд пересекали его. Но за долгие годы много кельтских слез стекло в это море. Много храбрых пало в боях. Души героев улетели на белые утесы. В теплые лунные ночи, перебирая струны арфы, они тоскуют о милой земной жизни. В летней тишине рыбаки не раз слыхали над морем эти звуки.

Британские племена, дикие и робкие, жили в лесах и пещерах. Они не знали железа, и бронзовые ножи почитались у бриттов за величайшую ценность. Война с ними скоро свелась к охоте за рабами. Ни дорогих мехов, ни золота, ни красивых пленниц не нашли завоеватели здесь. Британки, рыжие, костлявые и громадные, так пахли рыбой, что ни один легионер не решался нарушить их добродетель. Мужчины-рабы плохо переносили плен и не поддавались дрессировке.

Марий Цетегснова клял свою судьбу — ни добычи, ни славы. Но его утешала мысль, что британские пленники пригодятся для арены. Их упорство, своеобразные приемы борьбы и лютая ненависть к иноземцам делали бриттов превосходными гладиаторами.

Однако Цезаря влекла не жажда наживы. Ни Италия, ни Галлия не имеют своего железа. Британия же была богата и железом, и оловом. И это давно знали финикийские мореходы. Владея Альбионом, Дивный Юлий мог не бояться, что Помпей, захватив Иберию, оставит его безоружным. Затерянные в тумане острова должны стать арсеналом будущей империи.

Из Рима пришла горестная весть: умирала сестра Цезаря. Туман был так густ, что ни золото, ни угрозы не могли заставить перевозчика взяться за весла.

А там, в Риме, умирала сестра — единственная, дорогая, друг всей жизни. Тихая, забитая, вечно полная материнского самопожертвования, она и Октавиану заменяла мать. Теперь малыш осиротеет. Цезарь вскочил в челнок. Он не был моряком, но он был воином. И море сдалось.

Путь до Рима длился два месяца. Дивный Юлий не застал сестру в живых. Мальчика и мать триумвира матрону Аврелию Октавия взяла к себе.

Муж Октавии Марцелл, не глядя на Цезаря, принялся пояснять:

— Ребенку у нас неплохо, но смерть бабушки потрясла его. Он несколько дней не брал ничего в рот и рыдал не переставая, до припадков.

Марцелл посоветовал отдать мальчика в военную школу в Аполлонии. Воздух, движения, дисциплина, игры с другими детьми...

Октавиан сидел около ларариума и держал на руках большую белую кошку. Исхудавший, зеленовато-прозрачный, он казался маленьким восковым пенатом дома Юлиев. Увидев Цезаря, малыш вскрикнул, кинулся ему навстречу и забился в рыданиях.

— Никому мы с тобой не нужны, — с горечью уронил Цезарь. Всем своим сердцем он ощутил: со смертью сестры рухнул очаг. Он взял мальчика на руки и нечаянно коснулся его сапожек.

— Почему ноги мокрые?

— Я бегал по лужам.

— Я возьму тебя отсюда.

Но куда?.. Походный лагерь с его лишениями и солдатской грубостью не место для болезненного, впечатлительного ребенка. Еще хуже дворец триумвира, наполненный прихлебателями, льстецами, случайными фаворитами и любовницами.

На семейном совете Антоний и Авл Гирсий хором высказались за военную школу. Дети лучших фамилий Рима обучаются там. И Цезарь решился.

Он сам отвез племянника. Октавиан всю дорогу молчал. Его безмолвное горе разрывало Цезарю сердце хуже слез и воплей. Однако надо было крепиться. Своей любовью приемный отец только погубит мальчика.

Начальнику школы Дивный Юлий внушал:

— Забудь о том, что он мой племянник, и думай только, как сделать из него солдата.

Маленькие воины, набегавшись за день, крепко спали. В темноте белел длинный ряд узких кроваток. Мальчишка, спавший рядом с Октавианом, недовольно приподнялся на локте: