Наталья Султан-Гирей - Рубикон

Убить себя перед решающей битвой! Большей пакости этот наркоман и истерик не мог причинить своему сотоварищу. Необходимо скрыть такое малодушие от солдат. Но уже со всех сторон сбегались легионеры.

Сквернословя на чем свет стоит, Кассий пнул ногой корчившегося в муках Марка Юния и разгневанно удалился.

— Ну, дружок, — стоя в толпе, Гораций подтолкнул Рекса, — я уже смазал пятки.

— Сейчас не время. — Рекс оглянулся. — Когда ударят в центр, мы подадимся на фланг и в горы! Если разойдемся в пути, встретимся в Коринфе.

— Запиши, мой домик под Римом по Фьезоланской дороге, возле розариума Лукулла, — шепнул Гораций.

Они обнялись и разошлись по своим центуриям.

Кассий, созвав трибунов и центурионов, поручил им разъяснить войскам: легионы республиканцев воюющей стороной не считаются. Взятых в плен триумвиры распнут, как мятежников.

Солдаты недоверчиво выслушали зловещее разъяснение. Какой–то пицен достал из–за пояса дощечку и потихоньку показал товарищу:

— Рука Марка Агриппы. Пишет всем, калабрам, пиценам, самнитам: "Дети Италии! Два века римская волчица терзала тельца Италии, а что вы делаете, когда телец топчет волчицу? Император не знает разницы между своими сыновьями: Рем, праотец италиков, и Ромул, предок квиритов — кровные братья. Мы ждем вас".

Сосед пицена кивнул.

— Мать писала, у нас уже всех, кто при Мутине сражался за сына Цезаря, наградили участками. А тут дождешься...

— Брут и Кассий дадут надел земли в два локтя, а хворосту на последний костер сам припасешь, — насмешливо кинул Гораций.

Ветераны Цезаря узрели своего идольчика на белой лошадке. Златоволосый, в венке из полевых цветов, он был уверен в своей божественной правоте.

Сын Цезаря заговорил, напомнив боевым друзьям своего отца, что долгожданный час мести пробил. Сегодня ветераны Дивного Юлия скрестят мечи с убийцами их вождя. Судьба Италии брошена на весы. Если победят Брут и Кассий, то и те крохи, что Цезарю удалось вырвать для народа у алчного Сената, будут отняты. Но если доблестные воины Октавиана Цезаря и его друга Марка Антония выиграют битву, господству патрициев и ростовщиков навсегда придет конец. Прекратятся братоубийственные смуты, голод, недород, болезни, порождаемые разрухой и ее спутницей нищетой. Вернется век, когда Сатурн, Царь Зернышко, правил Италией и все были сыты и счастливы. По всей земле воссияет мир.

— Ведь когда мы накажем злодеев, воевать больше будет не с кем. Каждый из нас вернется к своему очагу и плугу. — Октавиан снял с головы цветы и бросил солдатам. — Может быть, я не вернусь из боя живым, но выполню мой долг перед моим отцом Дивным Юлием и перед моей матерью Италией... Вот наша судьба, друзья! — Он картинно указал вдаль, где темнели вражьи укрепления.

Перед Антонием расположился лагерем Кассий. Октавиану и его полководцам предстоял бой с Брутом. Агриппа тронул приятеля за локоть:

— Отпусти меня на сегодня к Антонию. Там Кассий!

Октавиан обиженно вскинул глаза:

— А я?..

Темное, широкое лицо пицена дышало такой ненавистью, что император потупился. Поймав огорченный взгляд друга, Агриппа сделал над собой усилие и попытался ухмыльнуться. Но улыбка вышла судорожной. Казалось, вздернувшаяся губа обнажила для боя крепкие желтоватые клыки.

Молодой полководец подъехал к Антонию:

— Разреши мне с когортой моих земляков помочь вам в атаке против Лонгина Кассия.

Антоний кивнул головой. Он знал обычаи гор и понимал, что вендетта, святая месть, горцу дороже любви, присяги и даже жизни.

Заняв место на левом фланге, Агриппа спешился. Шел в бой во главе своих пицен, держа копье наперевес, оскалясь и приседая к земле, как зверь, выслеживающий добычу. Глазами, налитыми кровью, искал врага. В центре ветераны Антония бились грудь с грудью с легионерами Кассия. Антоний, тяжелый, широкий, сражался в первых рядах, как простой воин. Ловил щитом вражьи копья, рубил сплеча, выхватив из–за пояса пращу, разил камнями.

На поле сражения вместо боя, предусмотренного римскими военными традициями, кипела беспорядочная свалка. Легионы Кассия, покинув свой лагерь, спешили на помощь Бруту, но триумвиры перехватили их. Обойдя врага с тыла, Агриппа с горсткой удальцов пробился к штандарту Кассия. Золотого орла Республики охранял цвет римской знати, потомки завоевателей Карфагена, Ахейи и Азии.

Услыша гортанные вопли и завидя бронзоволицых горцев, сенаторские дети дрогнули. Молодой Лукулл, схватив штандарт, пробовал спастись бегством, но Агриппа настиг его. Размозжив голову, вырвал из костенеющих рук знамя... и в ужасе отшатнулся. Перед ним встал Кассий.

— Отдай. — Кассий протянул руку.

Агриппа отступил, прижимая к себе орла. Они стояли друг против друга, недвижимые среди мятущегося в панике людского потока. Беглецы инстинктивно стремились обойти холмик, где недавно высилось их знамя. Преследователи мчались за жертвами не оглядываясь.

Кассий не уходил, не разил врага. Он был безоружен, лицо его, смертельно-бледное, с плотно сжатым запекшимся ртом, было скорбно, но безгневно. Агриппа, пятясь, ощутил невольную жуть.

— Отдай, — повторил Кассий почти умоляюще и сделал шаг к молодому пицену.

— Уходи! — крикнул Агриппа. — Не могу я тебя... безоружного...

Подняв над головой отнятое у врагов знамя, Агриппа побежал к своим. Группа закованных в броню триариев Кассия перерезала ему путь. Взмахнув древком вражьего орла, как копьем, Агриппа прыгнул на одного из них. Поединок длился мгновение. Победил юноша. На помощь горстке триариев издали бежал отряд ветеранов Помпея. Молодой полководец понял — еще несколько мгновений и его сомнут. Не отирая струившегося пота, он рубил, рубил с плеча.

В исступлении выкрикивал древние проклятия. И вдруг надвигающийся ряд копьев застыл. Враги замерли в нескольких шагах, не приближаясь к нему, а те, что рубили, отпрянули.

Агриппа, все еще рубя воздух, расслышал далекие возгласы:

— Глядите, глядите! Без шлема, но неуязвим!

— Марс Мститель! Марс Мститель против нас! — Вопли суеверного ужаса заглушили слова команды. Триарии бросали оружие. Их командир вбежал в палатку вождя:

— Триарии бегут! За триумвиров боги! Сам Марс Италийский бьется в их рядах!

— Вы слышите? — с невыразимой горечью спросил Кассий толпящихся вокруг сенаторов и легатов. — За них боги, а за нас? Демоны?

Толстый румяный Скрибоний пожал плечами:

— Мой бывший батрак перепугал этих ослов! Надо убрать с передовой пицен и бросить туда когорту квиритов. Те покажут!

— Квириты уже показали... — Валерий Мессала сделал выразительную паузу. — Свою спину...

— Мы убили Цезаря, но Италии нам не убить, — глухо ответил Кассий. — Цвет римской знати пал в этой битве. Сын моего брата юный Люций, оба молодых Катона, единственное дитя Лукулла, молодой Гортензий — сын знаменитого юриста, молодой Гай Корнелий, внук Суллы, — всех не перечесть! Горе нам! Мертвый ребенок отомстил мне! А я, я узнал его! Кто предпочел смерть рабству, тот непобедим!