Наталья Султан-Гирей - Рубикон

— Запомни, ты мне не нужна, но дурачить себя философскими сказками я не позволю! Начнете с отцом разводить шашни — его четвертую, тебя брошу легионерам! И еще самую распущенную центурию выберу! — Он зло засмеялся и с отчаянием крикнул: — А я-то еще жалел тебя! Сына от тебя хотел!

Лелий Аттик, кряхтя и тяжело вздыхая, переписывал вексель за векселем и только осторожно справлялся: "А когда же свадьба?"

Агриппа молчал. Он молча наблюдал, как Сильвий аккуратно заносил в списки города, где проживали должники Лелия, их имена и сколько они были должны. Лелий вел торговлю с Иберией, Массалией, Картагеной, Нумидией, не говоря уж об Александрии, Милете, Антиохии и Афинах. Полмира было должно другу Цицерона. Агриппа на карте отмечал алыми кружочками своих новых клиентов.

Когда был подписан последний вексель и последний обол из тайников Аттика перекочевал в подвалы Марка Агриппы, старик осмелел и даже повысил голос:

— А когда же свадьба? Меня ограбил и над моей дочерью надругаться хочешь?

Агриппа бросил ему брачный контракт:

— Пока этого хватит, а свадьбы не будет. Уедешь с дочерью в мое имение, и сидите там смирно.

Люций Антоний, избранный консулом, всенародно с трибуны обвинил Гая Октавия в стремлении к тирании.

— Довольно, Рим хочет покоя. Люди хотят жить, как жили их прадеды. Уже третье поколение страждет от гражданских войн!

Консул потребовал, чтобы триумвир сложил свои полномочия. Фульвия появлялась на площадях в мужской тоге, опоясанная мечом, и вербовала солдат. К ней стекались бродяги и беглые преступники. В Риме участились грабежи. Недоброжелатели обвиняли легионеров императора. Ремесленники, напуганные растущими бесчинствами, бросали мастерские и бежали куда глаза глядят. Призрак дальнейших смут страшил все сердца.

Октавиан приуныл. Он не выходил из дому, отказывался от пищи. По ночам дико вскрикивал сквозь сон. Он уже видел, как его труп, обезображенный, оскверненный, толпа, глумясь, волочит по мостовой, а ведь еще совсем недавно он был живым божеством Рима!

Октавия и ее супруг Марцелл советовали отказаться и от империума, и от власти триумвира. Октавиан колебался. Он послал за Агриппой. Посланный легионер, вернувшись, доложил, что Непобедимого нет в Риме.

Марцелл хихикнул:

— Сбежал, чтоб спасти свою голову!..

— Не лги! — Октавиан, дрожа от негодования и смертельно побледнев, прижался к стене. — Никогда мой Агриппа не бросит меня в беде! Никогда! Слышите вы, крысы! Никогда!

К вечеру пришел Агриппа. Да, его не было в Риме. Почему карино удивляется? Его друг был в разведке.

— Будь у Цезаря хорошо налажена разведка, иды марта не омрачились бы злодейством... Пойдем, карино! Оденься теплей и пойдем. На всякий случай возьми кинжал.

Октавиан от волнения никак не мог попасть в рукава. Агриппа помог ему одеться.

— Ты даже не спрашиваешь куда? Ты веришь мне, мой Дорогой?

Октавиан молча кивнул. Слезы душили его.

На улице два светлоусых великана в полном вооружении подошли к ним. Агриппа сделал знак, и телохранители молчаливо последовали за ними.

Они долго плутали по узким боковым улочкам. Октавиану показалось, что они бесцельно кружат, точно стараясь замести следы.

— Ты хочешь меня похитить?

Агриппа от изумления даже остановился.

— Ну, знаешь, еще земля не родила человека, чтоб сам у себя овечку украл! Зачем же мне тебя похищать?

Октавиан промолчал. Он отлично понимал: никто, конечно, сам у себя овечку не украдет, но ведь бывает, по сходной цене овечек, даже очень любимых, продают соседям на мясо.

Они свернули на убегающую вверх по холму тропку. Агриппа так же молча знаком отпустил галлов-телохранителей.

Оглядевшись, Октавиан узнал пригородные владения своего полководца.

— Да это ж твоя вилла! К чему такая таинственность? — Он опустился на поваленное прошлогодними бурями дерево. — Я вправду устал. Знаешь, я сейчас почему-то вспомнил Александра. На пиру он получил записку. Царя предупреждали, что Гефестион, его лучший друг, бросит в чашу яд. Когда Гефестион поднес Александру эту чашу, царь, не колеблясь, осушил ее и сказал: "Если б в чаше был яд, я все равно бы выпил. Легче умереть, чем разувериться в друге". — Октавиан помолчал и уже тише спросил: — Ты любишь Македонца?

— Нет, — сухо ответил Агриппа.

— Но он завоевал весь мир!

— Он своими бесконечными походами разорил Македонию. Благодетель всего мира! — Агриппа сплюнул сквозь зубы. — На что мне власть над миром, если пиценские дети станут умирать от голода!

— А сам ты все говоришь: Египет...

— А-а... — протянул Агриппа. — Это дело другое. Нам их пшеница нужна. Вставай, мой император, сейчас ты увидишь своих легионеров, поистине непобедимых!

Подойдя к винному погребку, он долго в темноте возился с замком. Открыв наконец окованную железом дверь, нашел ощупью кресало и огниво и высек огонь. Плотно прикрыв вход и задвинув внутренний засов, засветил факел.

— На, держи! — Он сунул светильник в руки Октавиану, остолбеневшему от страха и таинственности. — Пошли!

Они спустились на несколько ступенек. Своды нависли ниже, шаги зазвучали глуше. Факел, задыхаясь, зачадил, но Октавиан успел разглядеть целые полчища могучих крутобоких бочонков.

— На что тебе столько вина? Ты же почти не пьешь.

— Для гостей, и в подарок нужным людям годится. Не всякого деньгами купишь. — Агриппа подошел к огромной сорокаведерной бочке и, поднатужившись, сдвинул ее. Быстро опустившись на колени, ножом приподнял плиту пола и отбросил. — Наклони факел!

Октавиан вскрикнул от восторга и изумления. У его ног в глубокой яме, переливаясь и искрясь, мерцало золото: груды золота, монеты, слитки, украшения, усыпанные драгоценными самоцветами. Он еще в жизни не видел столько сокровищ, собранных в одном месте! Агриппа стоял в яме по колено в россыпях золота. Зачерпнув горстью тяжеловесные старинные денарии, он высыпал их к ногам Октавиана.

— Аве Цезарь император! Эти малютки — твои легионеры, и они непобедимы!

— Откуда? Это откуда? — растерянно повторял Октавиан. — Теперь ты богаче Мецената!

— Будь оно проклято, это богатство! — Агриппа подтянулся на руках и выпрыгнул из ямы. — из-за него я загубил и совесть и честь. Ограбил старика и надругался над девушкой! Над какой девушкой! На коленях я должен целовать ее язвы, а я надругался над ней!

— Прокаженная, что ли? — Октавиан брезгливо отодвинулся. — Говори толком.

— Нет, она не прокаженная, — медленно проговорил молодой полководец. — От долгого голода у человека открываются язвы и струпья покрывают тело. А она голодала много месяцев, голодала среди изобилия и не нарушила своей чести. Голодала, носила на обезображенном теле одежду раба, работала как раб и кормила старика отца, а их сокровища тлели в тайниках. И я надругался над ней! — Агриппа в отчаянии схватился за голову. — Но да поразит меня Иов Стрела Громовая, да пронзит мою грудь в первом же бою Марс Мститель, Копье Огневое, если я хоть обол из этого проклятого золота истрачу на свои прихоти!