Афонсо Шмидт - Поход

– Мне сообщили, что некоторые из вас собираются бежать. Тому, кто расскажет, что происходит, я обещаю освобождение.

Алвим подождал. Никто не шелохнулся.

Он закусил губу, сдерживая злобу, и снова заговорил:

– Если кто-либо из вас намерен бежать, пусть не подходит за водкой.

Подождал… ничего. Объяснил лучше:

– Кто не подойдет за своей порцией, тот, значит, готовится к побегу…

Негры переглянулись, но продолжали молчать.

– Понятно?

– Да, сеньор, – ответило несколько голосов.

Не имея возможности выместить злобу на всех, хозяин не хотел признать себя побежденным. Передав бутыль надсмотрщику, он приказал выдать всем обычную порцию. Однако в это утро ни один из невольников не взял водки. И на фазенде Пайнейрас положение приняло характер открытого бунта.

После завтрака к воротам подъехали несколько всадников и заявили, что хотят переговорить с сеньором Алвимом. Речь шла о том, чтобы собрать фазендейро всей округи для обращения к правительству за помощью, так как всем им угрожала потеря рабов, более того – их жизнь была в опасности. Алвим принял фазендейро на веранде, поскольку все они не могли поместиться в гостиной. Женовева подала кофе. После беседы Алвим велел Салустио оседлать коня и отправился с прибывшими в соседние поместья.

Близился вечер, а он все еще не возвращался. Обеспокоенная дона Ана послала за Симоном. Надсмотрщик появился, поминутно оглядываясь по сторонам. Она поняла, что этот человек, хоть и храбрится, на деле просто трус. Он был бледен, глаза его беспокойно бегали; при любом шорохе он машинально хватался за револьвер. Обменявшись сженой хозяина несколькими словами, он пошел по дороге, ведущей на пастбище, и исчез. Наступила ночь. Во дворе зензалы негры разожгли костер. Из господского дома было видно лишь зарево и рыжеватый столб дыма, от костра не слышалось ни пения, ни игры на музыкальных инструментах. Царила тишина, полная тревоги.

Дона Ана заперлась в доме на все задвижки и засовы и забаррикадировала дверь тяжелой мебелью. Затем вместе с верными негритянками ушла в молельню и стала там просить бога о спасении. Было уже очень поздно, когда во дворе зашумели ветви и послышался цокот подков. Она встала, открыла створку окна и выглянула наружу. Ночь была тихой и ясной. Хрустальная луна висела над ощетинившейся деревьями Мундой. Алвим привязал лошадь к стене дома, увитой плющом, и, звеня шпорами, поднялся по каменным ступеням на веранду. Жена побежала открыть дверь, но из предосторожности спросила:

– Это ты, Антониньо?

– Я. Открой.

Послышался шум отодвигаемой мебели. Затем дверь отворилась, и он вошел, встревоженный и мрачный.

– Что нового?

Муж почесал бороду и оскалил зубы.

– Негры покидают фазенды. «Они» появляются, проникают в зензалы и поднимают невольников на бунт. В Пайол-Гранде убили надсмотрщика и повесили труп на столбе. Негры собираются на дорогах, организуют банды и врываются на фазенды, чтобы загнать рабов в свое стадо… Где Симон?

Дона Ана нервно засмеялась.

– Я его позвала, но он от страха ничего не мог сказать, ему мерещатся по углам призраки. Ничего толком не объяснив, он быстро ушел. Вот туда, в лесок…

– Странно, до сих пор он держался храбро…

Фазендейро постарался убедить жену, что по крайней мере этой ночью бояться нечего. Заставил ее улечься в постель, зажег лампадку – каплю света у подножья распятия, взял керосиновую лампу и пододвинул к двери на веранду качалку.

Время от времени он открывал дверь и вглядывался в ночь. Луна озаряла пейзаж своим холодным светом – все было словно в серебре. Таинственная тишина окутала пастбище, гору, зензалу. Только когда ветер дул со стороны реки, слышался стук жернова и шум падающей воды. Временами лаяла на тень какая-то заблудившаяся собака. Было уже далеко за полночь, когда лай стал доноситься от зензалы… Что бы это могло значить? Конечно, это «они» – каиафы Антонио Бенто, которые тайком пробираются на фазенды, проникают в зензалы и поднимают бунты. Ему казалось, что он слышит шум, споры, бранные выкрики…

Алвим направился в дальнюю комнату и снял висевшее в углу ружье. Принялся разглядывать его, потом взял шомпол и зарядил ружье порохом и крупной дробью. Затем вернулся на свой пост и приоткрыл дверь, чтобы посмотреть, не видно ли чего-нибудь подозрительного.

В это время в коридоре появилась дона Ана в широком пеньюаре со складками. Рыдая, она умоляла:

– Нет, Антониньо, ты не выйдешь наружу. Пусть они убивают, пусть кромсают друг друга… Господь бог охранит нас от этих проклятых…

Она крепко ухватилась за мужа. Напрасно Алвим объяснял, что не собирается выходить из дому, а только чуть приоткрыл дверь, чтобы посмотреть в щелку, что происходит снаружи. Шум, который встревожил его, оказывается, производила лошадь, тершаяся о стену. Поставив ружье в угол, Алвим отвел жену в спальню. Так они там и просидели всю ночь при слабом желтом свете лампадки, вслушиваясь в подозрительные шорохи вокруг дома, где собака продолжала гоняться за тенями.

Под утро веки измученной доны Аны отяжелели и она задремала. В окнах забрезжил рассвет. Немного погодя на кухне послышались мягкие шаги Женовевы и сухое потрескивание щепок, которыми она разжигала плиту.

Фазендейро открыл дверь и вышел на веранду. Солнце золотило зеленую чащу Мунды и освещало зензалу. По дороге расхаживали негры, но среди них были и чужие, не из его поместья. Что они здесь делали в такой ранний час? И пока Алвим раздумывал, что бы это могло значить, он увидел, как Женовева вместе с двумя другими негритянками в сопровождении незнакомых ему женщин пошла по направлению к проезжей дороге. Заметив хозяина, она, очевидно, заколебавшись, остановилась, но сразу же побежала догонять своих товарок.

Затем помещик увидел любопытную сцену: у ворот стоял старик Теренсио, который проработал на его фазенде больше пятнадцати лет. Очевидно, он хотел остаться и пытался на своем языке уговорить остальных, но никто не обращал на него внимания – все покидали зензалу. Вдруг Салустио, который, судя по всему, был зачинщиком бунта, спросил:

– Что это старик там бубнит?

Только тогда негры заметили старого невольника и услышали его слова. Старый Муже подбежал к Теренсио, схватил его за руку и увел с собой.

Вскоре зензала опустела, и на дороге до самого поворота тоже никого не было видно.

У Алвима не хватило мужества пойти к жене и рассказать ей о случившемся. Но она уже успела заглянуть на кухню и теперь вышла оттуда расстроенная и обескураженная.

– Бедная Женовева!..

Муж вопросительно посмотрел на нее.

– Она ушла с остальными, но накрыла стол и приготовила кофе.