Мирон Долот - Голодомор

Другие члены комиссии не были так известны, как Хижняк и Хоменко, тем не мене, они принадлежали к категории людей, способных сделать нашу жизнь несносной.

Иван Бондарь, "товарищ Иуда", тоже вошёл в состав комиссии. Он присоединился к нашей Сотне несколько дней спустя после разрушения церкви. Поскольку наша Сотня числилась под номером "Один", сельское начальство хотело её сделать образцом для других Сотен. По этой причине они привлекли наиболее доверенных лиц. И товарищ Иуда быстро нашёл общий язык с товарищами Хижняком и Хоменко.

Представителям партии и правительства были даны практически неограниченные полномочия. Их способности оценивались по количеству изъятых у крестьян продуктов и числу крестьян, загнанных ими в колхоз за кротчайшее время. Для выполнения своих задач они не брезговали никакими методами. Девизом дня стали коммунистические афоризмы, что цель оправдывает средства, и что победитель всегда прав.

На Украине есть поговорка, что пан не так жесток, как если бы на его месте оказался холоп. Товарища Хижняка и его сподручных власть совсем опьянила. Никогда раньше мы не сталкивались с подобными хамством и грубостью. Казалось, их произволу и тщеславию не было предела. Деятельность комиссии тщательно планировалась и координировалась. Товарищ Хижняк, агитатор и ещё несколько комитетчиков заседали в суде штаба нашей Сотни. Они вызывали тех крестьян, которые казались им упрямыми или подозрительными, и

"работали" с ними индивидуально. А товарищи Хоменко и Иуда с оставшимися управленцами Сотни тоже индивидуально проводили работу среди Десяток и Пятёрок. Однако основной упор они делали на проведении собраний членов своих подразделений. Нам приходилось присутствовать на том или ином собрании практически каждый день, включая воскресенья. Воскресные собрания обычно начинались рано утром и растягивались на весь день.

Руководители нашей Сотни, так же как и другие, использовали в отношении нас строго заведённые методы. Один из них они сами называли "первопроходцы". Крестьянин вызывался для выяснения, почему он не вступает в колхоз. Вопрос повторялся снова и снова. При этом крестьянину напоминали, что только "враги народа" противостоят политике партии по проведению коллективизации. Наконец, ему давали карандаш, чтобы он подписал заявление и, таким образом, избежал бы проблем. Некоторые подписывали, но большинство под различными предлогами отказывалось.

В последнем случае и применялся метод "первопроходцы". Начальство велело крестьянину передать какое-нибудь послание другой Сотне, скажем, Второй Сотне. Поскольку никто не решался отказаться выполнить такое поручение, крестьянину ничего не оставалось, как идти через всё село. Когда он прибывал на место, то обнаруживал, что там его уже ждали. Немедленно начиналось новое следствие на ту же тему. Опять ему приходилось объяснять, почему он не вступает в колхоз, и снова ему советовали сделать немедленно этот шаг. Если он ещё всё сопротивлялся, его отсылали в другую Сотню, и всё начиналось с самого начала. После посещения последней Сотни, его направляли в сельсовет, где заседал товарищ Цейтлин. Здесь опять он подвергался длительному и замысловатому допросу.

Стояла зима, и было очень холодно. Все дороги и тропинки в селе занесло снегом. Несчастному приходилось всю ночь напролёт бродить по селу, оставляя за собой следы в глубоком снегу. Отсюда и возникло название "первопроходцы". Этот метод применялся представителями власти по явно составленному заранее графику. Каждую ночь около пяти крестьян нашей Сотни и примерно сорок человек других Сотен бороздили село. Можете себе представить эту картину: около сорока жалких крестьян, продрогших от мороза и падающих от усталости, медленно пробирались сквозь темноту, по пояс проваливаясь в глубокий снег?

На рассвете он возвращался домой только для того, чтобы получить новую повестку от руководителей Сотни явиться на следующую ночь.

Программа следующей ночи отличалась от предыдущей. Сначала ему приходилось несколько часов ждать своей очереди, а потом он подвергался прежнему допросу. Не передумал ли он? Согласен ли вступить в колхоз сейчас? Некоторые соглашались, но большинство по-прежнему отвечало "нет". Как и прежде, крестьяне старались привести разные отговорки, но на этот раз их не желали слушать, ссылаясь на отсутствие времени. Ему предлагалось немного обождать, но не в избе, поскольку в ней набилось много народа, а в сарае: там почти свободно. Действительно, там было "только" пять или шесть других крестьян, и несчастная жертва внезапно оказывалась запертой в промёрзшем сарае.

Этот метод давления назывался "охлаждением". Продрогшим, униженным и измождённым от недосыпания и домогательств крестьянам приходилась ждать часами. В холодной темноте сарая многие начали понимать безнадёжность своих сопротивлений.

Проходили часы, и представители власти требовали к себе крестьян, одни за одним, и снова предлагали подписать заявление в колхоз.

Большинство по-прежнему отказывалось. Поэтому поодиночке (им не разрешалось ходить группой) их снова отправляли "протаптывать тропинки". Это процедура повторялась день за днём, пока человек, окончательно выбившийся из сил и подавленный духом, не подчинился требованию властей. Тогда уже другой житель села занимал "своё" место в сарае и протаптывал тропинки в снегу.

Члены других Сотен подвергались издевательствам иного рода. Так однажды мы прослышали о событии, произошедшем во Второй Сотне.

Партийцы Второй Сотни вызвали на "социалистическое соревнование" по ускоренному вовлечению в колхоз Седьмую Сотню. Во время собрания, на котором крестьяне по-прежнему противились вступлению в колхоз, председатель Сотни велел затопить печь. Затем он приказал закрыть в печи заслонку, и, поставив на дверях стражу, покинул помещение.

Спустя некоторое время, несколько крестьян от угарного газа повалились на пол в полуобморочном состоянии. В конце концов, кто-то догадался разбить окно.

Не знаю, выиграл ли этот председатель соцсоревнование. Но человек, разбивший стекло, позже был привлечён к народному суду за

"вмешательство в работу официальных лиц" и за "порчу социалистической собственности". Его сослали в лагерь на десять лет, и с тех пор мы о нём ничего не слышали.

Вечерние и воскресные собрания были для нас чрезвычайно унизительными и мучительными. Несомненно, они готовились не столько для политического и идеологического промывания мозгов, сколько для того, чтобы сломить крестьянский дух независимости. Собрания проводились под партийным руководством в сторону коллективизации, и партийные работники "разъяснили" задачи, поставленные перед колхозами. Партийная пропаганда называла подобные собрания