Уилбур Смит - Троя. Падение царей

— Ты хочешь, чтобы я был торговцем? — недоверчиво переспросил Ахилл отца.

— Ты сделаешь то, что я велю. Воинам Агамемнона нужна еда. Гаделосу польстит, если к нему явится великий герой.

— А кто будет возглавлять битву с Гектором? Он не обычный полководец. Одно его присутствие стоит сотни человек.

Пелей побагровел.

— Я возглавлю. Пелей, царь Фессалии, уничтожит этого троянца.

Теперь разгневался Ахилл и сказал, не подумав:

— До сих пор ты на удивление мало стремился участвовать в битвах, отец.

Пелей ударил его, не сдерживаясь.

— Неужели такова моя судьба, чтобы оба моих отпрыска меня предали? — закричал он.

Ошеломленный ударом, Ахилл в конце концов высказал то, что было у него на душе:

— Я любил Каллиопу и не верю, что она когда-нибудь кого-нибудь предала!

— Ты, пес! — Пелей замахнулся снова, но на этот раз Ахилл схватил его за запястье.

— Никогда больше не пытайся меня ударить, — холодно проговорил он.

Он увидел в глазах отца страх, и остатки детского обожания исчезли, как туман при солнечном свете. Пелей нервно облизнул губы и улыбнулся вымученной улыбкой.

— Прости, сын. Груз войны… Ты знаешь, что я ценю тебя больше, чем всех остальных. Я безмерно горжусь тобой. Но позволь мне иметь немного собственной гордости, — умоляюще сказал он. — Я затравлю Гектора и принесу нам победу. Но мне нужно, чтобы ты отправился на Наксос. Иначе люди будут говорить, что это ты сокрушил Гектора. Сделай это ради меня!

Чувствуя печаль и отвращение к льстивому тону, Ахилл шагнул назад.

— Я сделаю, как ты просишь, отец. Будет хорошо убраться отсюда на некоторое время, и я обожаю истории Одиссея.

— Этот человек — жирный хвастун, пустой и бесполезный. Не прислушивайся к его вракам, мальчик.

Ахилл не обратил внимания на эти слова.

— Помни, отец, Гектор — несравненный воин. Когда ты загонишь его в угол, он будет драться насмерть. Он не отступит, не будет сдерживать ударов. Этот человек — лев. Как только ты схватишь его за хвост, лишь один из вас останется в живых.

На следующий день Ахилл отбыл на «Кровавом ястребе», стройной военной галере, ведомой моряками с Итаки — ветеранами, служившими Одиссею много лет. Ахилл пытался подружиться с этими людьми, но, как всегда, те смотрели на него с благоговением, обращались с уважением, но держались на расстоянии.

Дни в море и вынужденное безделье сперва держали Ахилла в напряжении и нагоняли скуку, но постепенно он расслабился и начал понимать, почему Великое Зеленое так очаровывает моряков. Громадное вечное море освобождало ум от мелочных мыслей и пустого тщеславия.

А теперь, сидя на берегу Наксоса, слушая Одиссея, Ахилл понял, что не очень хочет возвращаться во Фракию, даже не очень хочет воевать против Трои. Часть его желала быть просто моряком, гребцом, путешествующим по морю.

Одиссей закончил свою историю, и слушатели закричали, прося еще одну.

— Я слишком стар и слишком устал, чтобы продолжать, — сказал Одиссей и зашагал прочь, к костру, на котором готовилась еда.

Ахилл увидел, как к царю приблизились несколько воинов и начали с ним беседовать. Одиссей вдруг застыл, как статуя, и Ахилл подивился, что такое ему могли сказать. Вокруг собралась остальная команда.

Ахилл заметил, как Одиссей взглянул на него. Очевидно, царю сообщили какие-то важные новости. Ахилл подумал, не присоединиться ли к этим людям, но тут Одиссей сам двинулся к нему.

Ахилл встал, чтобы его поприветствовать.

У Одиссея был ошеломленный вид, лицо его посерело и было покрыто потом. Посмотрев в глаза Ахиллу, он вздохнул.

— Пришли вести о битве твоего отца с Гектором, — сказал он.

По выражению его лица Ахилл понял, что вести дурные.

— Отец мертв?

— Да. Мне жаль, парень. Гектор убил его и истребил его армию у места под названием Карпея.

Одиссей замолчал.

Ахилл посмотрел в сторону, на ночное море.

— Я этого боялся, — тихо проговорил он. — Я пытался его предупредить. Но он жаждал славы. Он хорошо умер?

Одиссей пожал плечами.

— Я не слышал подробностей. Но ты должен вернуться. Царь Гаделос все еще держит нейтралитет. Завтра мы увидим, сможет ли он выделить галеру, чтобы отвезти тебя на север.

— Ты не вернешься со мной?

Одиссей покачал головой.

— Пришли и другие вести, Ахилл. Я должен немедленно вернуться на Итаку.

Ахилл посмотрел на пепельно-бледное лицо старого царя и понял, что не смерть Пелея так потрясла его. Одиссей, казалось, постарел на десять лет.

— Что случилось, друг мой?

— Пиратский флот в несколько сотен воинов вторгся на Итаку. Они схватили мою Пенелопу.

Ахилл некоторое время молчал; его ум воина сосредоточенно решал задачу.

— У тебя только сорок человек, — сказал Ахилл. — Мы должны потребовать в помощь критские галеры или найти воинов-добровольцев на материке.

Одиссей покачал головой.

— Критяне получили приказ охранять море вокруг Наксоса. Только прямое повеление царя Идоменея может заставить их поступить по-другому. А Идоменей далеко, сражается у малых Фив.

— Итак, ты пойдешь против пиратов на единственном корабле?

Глаза Одиссея вспыхнули.

— Пенелопа — любовь моего сердца и свет моей жизни. Я отплыву на рассвете.

— Тогда я отправлюсь с тобой, мой друг.

Старый царь был тронут. Протянув руку, он сжал плечо Ахилла.

— Спасибо тебе за это, парень. Спасибо от всей души. Но ты теперь царь, и твое место дома, а не в чужой битве.

— Нет, Одиссей, ты неправ. Я стал мужчиной еще до того, как стал царем, и ни один настоящий мужчина не уйдет, если он нужен другу. Так что не спорь больше. Я отправляюсь с тобой.

Одиссей вздохнул.

— Не могу сказать, что не чувствую облегчения. Что ж, тогда отлично. Мы отплывем завтра. Есть человек, которого я должен найти: он может нам помочь.

— Он воин с огромной армией?

— Нет, — ответил Одиссей. — Он старый пират по имени Секундос.

Как и каждый вечер в течение сорока лет, Верховная жрица Теры вышла на вершину утеса, в гигантскую тень храма Коня, и оттуда наблюдала, как солнце опускается в море.

В разгар лета она будет видеть закат прямо из-под огромной головы, но сейчас, зимой, Дуга Аполлона стала ниже, и жрица могла наблюдать закат с укрытой в тени скамьи, обращенной к юго-востоку.

Жрица улыбнулась, подумав о Дуге Аполлона. Не то чтобы она не верила в солнечного бога. Вовсе нет. Ифигения верила во всех богов, а больше всего — в полубога в недрах земли под островом; храм был основан, чтобы успокаивать его и усмирять его ярость. Ее улыбку вызвал миф о том, что золотой Аполлон каждый день взбирается на огненную колесницу и гонит ее по небу, преследуя свою сбившуюся с пути сестру, девственницу Артемиду, чья белая колесница — луна. Какая чепуха! Как будто два бога будут тратить свое бессмертие на такое бессмысленное времяпрепровождение.