Уилбур Смит - Троя. Падение царей

Желая побыть в одиночестве, Андромаха отошла от лагеря и уселась на берегу ближе к лесу. Завернувшись в толстый плащ, она сидела у края воды и никак не могла выбросить из головы сцены боя. Геликаон, полный холодной ярости, рубит и полосует беспомощного противника. Андромаха увидела снова, как брызжет кровь. К концу поединка нагое тело Геликаона было почти таким же алым, как тело его врага.

Ближе к полуночи она увидела, что Геликаон идет по берегу к ней. Его волосы были все еще влажными после ванны, которую он, должно быть, принял, чтобы смыть кровь.

— Тебе лучше было бы сидеть у огня, — сказал он. — Здесь очень холодно.

— Да, холодно, — ответила она.

— В чем дело? — спросил Геликаон, ощутив ее настроение. — Один из наших врагов побежден, мы запаслись провизией для путешествия на Теру, и все хорошо. Ты должна быть счастлива.

— Я рада, что ты выжил, Геликаон. Воистину рада. Но я видела нынче ночью красного демона Кассандры, и он наполнил меня печалью.

У Геликаона был озадаченный вид.

— Никакого демона не было. О чем ты говоришь?

Потянувшись вверх, Андромаха прижала палец к его шее. Когда она убрала руку, на пальце была кровь.

— Ты не вымыл это место, — холодно сказала она.

Тогда он понял, и голос его стал низким от гнева:

— Я не демон! Микенец сам на это напросился. Это он сжег моего брата!

— Нет, не он, — ответила Андромаха. — Царь Алкей рассказал мне о нем во время пира. Он сказал, что Персион сражался во многих поединках в западных землях. Но он никогда раньше не видел моря. Как же он мог участвовать в первом нападении на Дарданию?

— Тогда почему он сказал то, что сказал?

— Тебе не надо об этом спрашивать.

Андромаха была права. Задавая свой вопрос, Геликаон уже знал ответ: Персион пытался разозлить его и выбить из колеи перед боем. В гневе люди становятся безрассуднее, а безрассудные недолго держатся в поединке.

Геликаон сел и уставился на Андромаху.

— Тогда он был дураком, — наконец сказал он.

— Да, — со вздохом согласилась она.

— Ты говоришь так, будто сожалеешь о его смерти.

Андромаха резко повернулась к Геликаону, и он увидел, что она тоже сердится.

— Да, сожалею. Но еще больше я сожалею о том, что видела, как ты мучаешь и убиваешь храброго противника.

— Он был злом.

Ее рука взметнулась и ударила его по лицу.

— Ты лицемер! Этой ночью злом был ты! И о мерзости содеянного тобой будут говорить по всему Зеленому морю. О том, как ты мучил гордого человека, превращая его в хнычущего калеку. Это будет добавлено к списку твоих геройских деяний: к выдавленным глазам Электриона, к сожжению связанных людей в бухте Голубых Сов, к набегам на беззащитные деревни на востоке. Как ты осмеливаешься говорить о дикости микенцев, когда сам отлит из той же самой бронзы? Между вами нет никакой разницы!

С этим словами Андромаха поднялась на ноги и двинулась было прочь, но Геликаон вскочил с песка и схватил ее за руку.

— Тебе легко судить меня, женщина! Тебе не приходилось входить в разрушенные города и видеть погибших. Тебе не приходилось хоронить своих товарищей и видеть любимых тобой людей изнасилованными, подвергнутыми пытке!

— Нет, не приходилось! — огрызнулась она, ее зеленые глаза пылали. — Но микенцам, которые вернулись в уничтоженные тобой селения, пришлось увидеть то же самое. Они похоронили своих любимых, которых ты убил или пытал. Я думала, ты герой, храбрый и благородный. Думала, ты умный и мудрый, а потом услышала, как ты говоришь, будто все микенцы — зло. Аргуриос, который сражался и погиб рядом с тобой, был героем. И он был микенцем. Двое людей, что вместе с Каллиопой спасли меня от наемных убийц, были микенцами!

— Три человека! — взревел он. — А как насчет тысяч, которые роятся, как саранча, в завоеванных ими землях? Как насчет орд, собирающихся обрушиться на Трою?

— Что ты хочешь от меня услышать, Геликаон? Что я их ненавижу? Я их не ненавижу. Ненависть — отец всех зол. Ненависть создает людей вроде Агамемнона и людей вроде тебя, которые соперничают друг с другом в том, кто совершит самое отвратительное злодеяние. А теперь отпусти мою руку!

Но он не выпустил ее. Андромаха попыталась вырваться из его хватки, потом сердито замахнулась второй рукой. Инстинктивно он притянул ее ближе, обхватив за талию. Так близко, что мог ощущать аромат ее волос, чувствовать тепло ее тела, прижатого к нему. Ее лоб врезался в щеку Геликаона, и он схватил ее за волосы, чтобы Андромаха не боднула его еще раз.

А потом, не успев понять, что происходит, Геликаон начал ее целовать. Вкус вина был на ее губах, и в голове его помутилось. Мгновение она боролась, потом расслабилась и ответила на поцелуй, так же, как на лестнице четыре года тому назад. Геликаон притянул ее еще ближе, руки его скользнули вниз, на бедра Андромахи, и потянули хитон вверх, пока он не почувствовал под пальцами тепло кожи.

А потом они лежали, все еще держась друг за друга, руки Андромахи обвивали его шею. В ее поцелуях он чувствовал голод сродни своему собственному.

Теперь она очутилась под ним, раздвинула ноги, скользнув бедрами по его ляжкам. Со стоном удовольствия он вошел в нее.

Любовь их была неистовой. Они не произнесли ни одного слова. За всю свою жизнь Геликаон не знал такой напряженной страсти, такой полноты бытия. В мире ничего больше не существовало, кроме этой женщины под ним. Он утратил чувство времени и места, он забыл, кто он такой. Не было ни войны, ни жизни — ничего за пределами их любви. Не было и вины, только радость, которую он прежде испытывал лишь однажды, в бредовом сне на краю смерти.

Андромаха издала звериный крик. Ее тело выгнулось под ним, и он тоже застонал и расслабился, прижавшись к ней, держа ее в объятьях.

Только теперь до Геликаона донесся плеск волн о берег, шепот ветра в вершинах деревьев. Он посмотрел вниз, в лицо Андромахи, в ее зеленые глаза. Собрался заговорить, но она вдруг обхватила его рукой за шею и притянула в мягкие объятья.

— Нынче ночью довольно слов, — прошептала она.

На востоке, в полудне плавания от Минои, в укромной бухте острова Наксос, моряки «Кровавого ястреба» и команды четырех других галер сидели вокруг легендарного рассказчика Одиссея, слушая историю про богов и людей, про корабль, попавший в страшный шторм, взлетевший на небо и бросивший якорь на серебряном диске луны.

Слушатели разразились бурей одобрительных криков, когда коренастый царь украсил свой рассказ, введя в него нимф и дриад.

Неподалеку от круга молча сидел воин Ахилл и внимательно слушал. Он наслаждался историями Одиссея, особенно теми, где смертные люди бросали вызов богам и одерживали победу. Но больше всего он любил героев этих историй — товарищей, державшихся друг друга, как братья, заботившихся друг о друге, умиравших друг за друга.