Уилбур Смит - Троя. Падение царей

Воин покраснел, но тревожно уселся рядом с Каллиадесом.

— Мне сказали, что ты меня искал. Я не знал зачем. Думал, я что-то натворил.

Каллиадес засмеялся.

— Но это было давно, весной. И все это время ты ухитрялся меня избегать?

Борос нервно улыбнулся, потом потер левый глаз.

— Я был ранен. Я сломал ногу и лежал в лечебнице. Прошло много времени, прежде чем кость срослась.

Он снова потер глаз.

— У тебя что-то с глазом, Борос?

— Нет, ничего. Когда-то меня ударили по голове. Иногда он побаливает, вот и все.

— Я знаю, о чем ты. Я получил удар мечом в лицо… Давным-давно. Лицо болит в холодную погоду и когда я устаю.

Некоторое время они сидели в дружеском молчании, потом Борос спросил:

— Я никогда не бывал в осаде, господин. Если враги врываются в город, они убивают всех?

Каллиадес кивнул.

— Так и есть, парень. Сдерживаемая досада и жажда крови заставляют людей творить ужасные вещи. Они убивают воинов, всех, кто носит доспехи, — быстро. Так поступают микенцы. Но беженцев в городе, мужчин, женщин и детей, ждет кошмарная судьба.

— Но стены нельзя взять, — заспорил Борос. — Все так говорят. Они даже не пытались атаковать с тех пор, как мы сбросили на них горящий песок. Многие наши люди говорят, что мы должны запечатать последние ворота, Скейские, а потом ждать.

Он добавил более уверенно:

— Скейские ворота — наше слабое место, уж наверняка.

Каллиадес кивнул.

— Ты говоришь правду, воин. Но наши военачальники верят, что враг падет духом, если осада затянется. Одна армия наемников уже ушла, и остальные тоже уйдут. Большинство из них пришли сюда не за славой и честью, а лишь оттого, что почуяли поживу. А пожива не так сладко пахнет, если ты разбил лагерь в разрушенном городе, где мало еды и нет женщин, чтобы тебя занять. Мы знаем, что микенцы останутся, что бы ни случилось, останутся и критяне Острозубого, и мирмидонцы Ахилла. Но когда лишь их армии будут стоять под стенами, мы распахнем Скейские ворота, выйдем и набросимся на них. Тогда, если Арес направит наши мечи, люди Трои смогут одержать верх.

Вокруг него поднялись радостные крики, и Каллиадес понял, что говорил громко и что его слушали троянские воины. Крики были усталыми и быстро смолкли, но разговор о победе помог людям воспрянуть духом. Каллиадес вздохнул. Он и сам не верил в свои слова, но, может быть, некоторые воины благодаря им нынче ночью будут крепче спать.

На следующее утро Каллиадес вошел в дворцовые сады, где Андромаха пыталась научить группу женщин стрелять из лука. Служанки стреляли ужасно. Большинство из них слишком сильно волновались в присутствии Андромахи, чтобы обращать внимание на то, что она им говорит. Многие луки имели слишком тугую тетиву, чтобы их могли натянуть женщины.

Каллиадес увидел, что царевна начинает раздражаться, и подумал: не жалеет ли она теперь о своей затее? Каллиадес услышал, как она говорит стройной темноволосой девушке:

— Слушай меня, Анио. Выдохни и, когда весь воздух выйдет из твоей груди, прицелься, а потом отпусти тетиву.

Стрела с черным древком прошла мимо цели, но всего лишь на ширину руки, и Анио улыбнулась, когда Андромаха похвалила ее.

Единственная женщина, которая и впрямь подавала надежды, стояла поодаль от остальных в конце линии. Он была высокой; не красавицей, подумал Каллиадес — с твердым подбородком, тяжелыми бровями и длинными черными волосами, заплетенными в толстую косу, спускающуюся по спине. Но она была сильной, справлялась с тугой тетивой лука и посылала в цель стрелу за стрелой, полная решимости овладеть искусством стрельбы. Каллиадес гадал, кто она такая, потом услышал, как Андромаха назвала ее Пенфиселеей.

Пробыв здесь совсем недолго, Каллиадес понял, что мешает. Присутствие воина-ветерана заставляло женщин смущаться еще больше. Они все время тревожно посматривали на него и перешептывались. Он поспешил покинуть сады и, выйдя, увидел Банокла, который ждал, прислонившись к стене.

— Я мог бы и не смотреть, — сказал Банокл, покачав головой. — От них от всех никакого толку.

— Ты помнишь тот первый день, когда взял в руки лук? — ответил Каллиадес, неожиданно оказавшись в роли защитника Андромахи. — Ты был ничуть не лучше их.

— Я и сейчас не лучше, — признался Банокл. — Да и ты тоже.

Каллиадес зашагал к западной части города, и Банокл последовал за ним. Могучий воин продолжал:

— Люди сказали мне, что прошлой ночью ты толковал о том, чтобы сделать вылазку и напасть на них. На войска Агамемнона, в смысле.

Каллиадес покачал головой.

— Я говорил, что если еще несколько армий махнут на все рукой и отправятся по домам, мы сможем выйти из города и вступить в битву. Но у врагов все еще на каждого нашего воина приходится по пять человек. И они сильнее. У них больше воды.

— Что ж, я собирался сказать, что это глупый план, — ответил Банокл. — И все-таки я бы на него согласился. Мне до смерти надоело сидеть и ждать. Куда мы идем?

Каллиадес прокладывал путь через лабиринт хибарок беженцев. Женщины и дети с отупевшими глазами сидели в дверях или на мешках, наблюдая, как два воина проходят мимо. Младенцы надрывно плакали, но, если не считать этого звука, в городе беженцев стояла тишина.

— В лагерь фракийцев, — ответил Каллиадес. — я хочу поговорить с Хилласом.

— Хорошо. Хотел бы я знать, осталось ли у них еще что-нибудь от этой их выпивки, «горного огня».

— От той выпивки, которая, по твоим словам, на вкус напоминает старые сандалии, оставленные тушиться на всю зиму, а потом подожженные?

— Да, она была хороша. Интересно, осталось ли у них это пойло.

Каллиадес остановился так резко, что Банокл прошел вперед несколько шагов, прежде чем вернуться к нему.

— Что случилось? — спросил он.

— Банокл, ты задумывался о том, что мы будем делать — ты и я — если выживем?

Его друг пожал плечами.

— Отправимся куда-нибудь еще, полагаю. Мы больше не можем вернуться на запад. Мы пойдем на север с Хилласом и фракийцами, возможно, будем помогать им отвоевывать их землю. А что?

Каллиадес глубоко вздохнул.

— Полагаю, я оставлю меч, — сказал он.

— Меч Аргуриоса? Можно, я тогда возьму его себе?

— Нет, я имел в виду, что оставлю воинскую службу.

— Ты не можешь, — нахмурившись, сказал Банокл. — Мы же братья по оружию. Разве для тебя это ничто не значит?

— Помнишь то время, когда мы впервые пришли сюда, в Трою?

Банокл ухмыльнулся.

— То была отличная драчка, верно? Одна из лучших.

— В тот день мы чуть было не погибли, — напомнил ему Каллиадес. — А многие наши друзья и вправду погибли. В том числе Эратрий, о котором ты сказал, что хотел иметь его братом по оружию.

Банокл пожал плечами, а Каллиадес продолжил: