Ивлин Во - Елена

Вскоре Констанций вернулся — блистательно, по-императорски разряженный.

— Хлор, да ты в пурпуре!

«Этот цвет ему никогда не шел», — подумала она.

— Да, наконец-то.

— Ты всегда об этом мечтал, правда?

— Я долго ждал, но на этот раз все произошло без всякой шумихи и так быстро, что мне просто не верится. Ты не можешь себе представить, как живет Диоклетиан. Раньше говорили, что Аврелиан заходит в своей роскоши слишком далеко. Видели бы они Диоклетиана в полном парадном облачении! Все должны подползать к нему на четвереньках и целовать край его одежды. Я никогда не видел, чтобы человек держался так робко, как старый Максимиан с золотым яблоком в руке и в одеянии, так расшитом золотом и драгоценными камнями, что он едва мог пошевелиться. Нам пришлось стоять позади Диоклетиана два или три часа, пока остальные, всякие там сановники и послы, вползали в зал и произносили речи, которые наверняка готовили загодя, и не одну неделю. Я сначала не мог поверить, что все это всерьез, — так цветисто они говорили. По-моему, Диоклетиан не понимал ни слова. Он просто стоял, похожий на чучело, — на то давнее чучело Валериана. Потом, когда все это кончилось, он позвал нас троих — Максимиана, Галерия и меня — к себе в кабинет. Видела бы ты, как он сразу переменился! Скинул свои парадные одежды, сел, засучил рукава и сказал: «Ну, друзья, за дело», — точь-в-точь как где-нибудь у себя в штабе во время похода. У него все оказалось заранее продумано до мельчайших подробностей. Нам ничего не оставалось, как согласиться. Они с Максимианом назначили двух наместников — цезарей: меня на Западе, Галерия на Востоке. Они усыновили нас, и после них мы автоматически становимся императорами. И больше никаких споров о преемственности! Такое долгое ожидание, столько надежд, а все произошло очень просто — словно назначили двух новых центурионов.

Он сидел в своем пурпурном плаще, все еще под впечатлением неожиданного успеха.

— А ведь были времена, Конюшенная Девчонка, когда я думал, что это никогда не случится.

Ее прежнее прозвище сорвалось у него с языка случайно, это было всего лишь еще одно проявление его радости.

— Я очень за тебя рада, дорогой. Когда мы переезжаем?

— Ах да, — сказал он. — Была еще одна часть его плана, про которую я тебе не успел рассказать. Я снова женился.

Елена сидела ошеломленная. Констанций немного подождал, а потом, видя, что она молчит, как ни в чем не бывало продолжал:

— Не принимай это близко к сердцу, тут нет ничего личного. У Галерия тоже была жена, с которой ему пришлось развестись, а он ее очень любил. Диоклетиан уже велел заготовить все бумаги на предмет развода, нам оставалось только их подписать. Все совершенно законно и открыто, понимаешь? Я женился на дочери Максимиана — Феодоре. Даже не знаю, как она выглядит, — ни разу ее не видел. Она должна встретиться со мной в Трире.

Елена по-прежнему не говорила ни слова. Некоторое время они молча сидели, погруженные каждый в свои мысли; насколько далеки они друг от друга, стало ясно, когда Констанций заговорил снова:

— Если бы это произошло немного раньше или как-нибудь иначе, меня бы, возможно, уже не было в живых.

Наконец Елена спросила:

— А как решил Диоклетиан — что теперь будет со мной?

— С тобой? Да все, что захочешь. На твоем месте я бы вышел замуж и выбрал бы себе место получше, где поселиться.

— В таком случае, прошу тебя, разреши мне вернуться с Константином в Британию.

— Это невозможно. Как раз сейчас в Британии небольшой, но очень неприятный мятеж. А кроме того, я прямо на днях отсылаю мальчика.

— Отсылаешь? Куда?

— В Никомедию. Ему пора учиться политике.

— А я могу поехать с ним?

— Туда — нет. Но ты можешь поехать куда угодно еще. В твоем распоряжении целая империя — выбирай. Смотри-ка, там разжигают праздничный костер — как трогательно с их стороны! И ведь от всего сердца.

На островке напротив дворца, посвященном Посейдону, поднимались все выше оранжевые языки пламени: охранники стали готовить там костер сразу, как только передовые гонцы привезли известие о возвышении Констанция. Елена еще днем, увидев эти приготовления, подумала: что они там делают? На фоне огня четко вырисовывались силуэты множества людей, которые подтаскивали дрова, и все новые и новые лодки, оглашая пролив радостным пением, отплывали от погруженного в темноту берега и направлялись на свет костра. Порыв ветерка донес до террасы, где сидели Елена и Констанций, запах горящей смолы. С треском горели сосновые и миртовые ветки, а вскоре занялись и большие бревна; языки пламени, желтые у основания и красные вверху, неслись к небу, сплетаясь среди клубов ароматного дыма и рассыпаясь вихрем искр.

Слуги выбежали на нижнюю террасу, к самому морю, хлопая в ладоши и смеясь; с островка доносились радостные крики; еще и еще лодки отваливали от берега.

— Что ты сказала? — переспросил Констанций.

— Ничего. Это я сама с собой.

— Мне показалось — что-то о горящей Трое.

— Разве? Не знаю. Может быть.

— В высшей степени неуместное сравнение, — произнес Констанций Хлор.

Тринадцать лет Елена жила одна. Ее волосы, когда-то ярко-рыжие, поседели, но она не хотела их красить и только скрывала под шелковым платком. Она погрузнела, держалась спокойнее, двигалась решительнее, говорила властно и веско, уверенно вела свое хозяйство и следила за тем, чтобы все ее распоряжения выполнялись. После возвышения Констанция она переехала из их дома на виллу бывшего мужа, купила и огородила стеной обширный участок земли и превратила его в плодородные угодья. Она знала наперечет всех, кто у нее работал, знала, где сколько скота и какой урожай приносит каждое поле. Вино из ее владений продавалось на столичном базаре за хорошую цену. Чуть дальше к западу разбивались о скалы прибрежных островов огромные волны; чуть дальше к востоку на высокогорные леса налетали зимой снежные бури, неведомые жителям равнины, которые узнавали о них только по рваным свинцовым тучам над вершинами и по обломкам, которые сносило в спокойные воды пролива и прибивало к берегу, где их собирали мальчишки. Так, среди миртов и олеандров, ящериц и цикад, Елена вела свою тихую, одинокую жизнь, безропотно сложив с себя бремя женственности. Казалось, здесь, вдали от родины, ей и суждено со временем лечь в могилу.

Констанций спокойно царствовал в Галлии. Константин испытывал судьбу на Востоке, в войсках Галерия. Жестокий Максимиан наводил страх на италийцев и африканцев. Империя процветала, границы были повсюду надежно защищены, богатства росли. А вдали от всех, на берегах Пропонтиды, где разряженные придворные стояли, словно манекены, столь же неподвижные, как и то чучело, которое когда-то висело при дворе персидского царя, где евнухи разбегались в стороны, словно муравьи, когда мимо проходил легионер, — там, в самой глубокой ячейке зловонного термитника власти, снедаемому бесконечной скукой Диоклетиану вздумалось вспомнить о местах, где он провел детство.