Ивлин Во - Елена

— Ничуть не надо, — недовольно сказал Константин. — Я хотел бы, очень хотел бы, чтобы этого не случилось.

— Но пришлось выбирать — или его жизнь, или твоя.

— Ну и какая разница?

На этот вопрос нелегко было ответить. Константин повторил:

— Скажи мне, какая разница? Почему так уж необходимо, чтобы жил я, а не кто-то другой?

— Ты император.

— Твой отец тоже был император. Это не спасло ему жизнь. Я убил его. Впрочем, он был большой мерзавец.

Личные качества императора Максимиана оказались увлекательной темой. Константин говорил долго, Фавста кротко соглашалась. Потом он снова замолчал — на всю ночь и на весь следующий день, а когда заговорил, то опять о том же:

— Все постоянно мне говорят, что я должен жить. Наверное, так оно и есть, — по крайней мере, тут все, по-видимому, единодушны. Но я никак не могу понять почему.

Понемногу его меланхолическое настроение прошло, и в конце концов он спросил:

— Моя мать еще в Риме?

— По-моему, да.

— Почему она не пришла повидать меня? Она должна была слышать, как мне плохо. Как ты думаешь, может быть, она на меня за что-то сердится?

Это был тот самый вопрос, которого Фавста больше всего хотела избежать. Вдовствующая Императрица в самом деле очень сердилась и с тех пор, как было объявлено о смерти Криспа, приходила на Палатин каждый день, требуя допуска к сыну. Ей говорили, что императора срочно вызвали на усмирение мятежа или что он неожиданно уехал в Беневенто посмотреть на арку, которую ему так хвалили. Елена не верила ни единому слову. Уподобляясь своей воинственной прародительнице Боадикке, она в гневе расхаживала по залам дворца, заставляя в ужасе разбегаться евнухов и прелатов. Непостижимая запутанность лабиринта дворцовых помещений пока еще оставалась для нее препятствием, но рано или поздно она должна была обнаружить вход в покои Константина, и тогда никакая охрана не смогла бы ее остановить.

— Она очень любила Криспа, — осторожно сказала Фавста.

— Ну конечно. Ты же знаешь, она его вырастила. Он был прелестный мальчик.

И тут Фавста допустила непоправимую ошибку.

— Я все думаю, — сказала она, — не знала ли твоя мать что-нибудь о заговоре?

Тон, каким она это произнесла, колокольным звоном прозвучал в ушах Константина. Это был хорошо знакомый ему, совсем особенный тон. Скольких людей погубила Фавста своими словами, произнесенными именно таким тоном? Константин внимательно слушал ее, а перед глазами у него, под звуки этого похоронного звона, тянулась вереница прежних товарищей по оружию — как правило, больших негодяев, — которые были один за другим заколоты, удушены, отравлены за двадцать лет их супружеской жизни. Он ничего не отвечал, и она продолжала:

— Нам известно, что Крисп побывал у нее в Сессорийском дворце. Заговор окончательно созрел как раз тогда, когда она приехала в Рим.

Константин все еще молчал. Для Фавсты такие долгие паузы были привычны. Не желая оставлять эту тему, она через некоторое время спросила:

— Откуда вообще родом твоя мать? По-моему, этого никто не знает.

— Из Британии. Это была одна из немногих тайн моего отца.

И, словно забыв, о чем они только что говорили, он принялся рассказывать про этот далекий остров, про белые городские стены Йорка, про поэтические легенды страны. Он сказал, что надеется когда-нибудь снова там побывать [32].

Фавсте показалось, что эта ее первая попытка потерпела неудачу. «Ну, ничего, — подумала она. — Ведь я — как сеятель, сеятель истины. Бывает же, что семя падает на бесплодную почву. Надо будет попробовать еще». Так размышляла она в тот день, пока Константин лежал и молча смотрел на нее. Но ближе к вечеру, приняв ванну, освеженная и повеселевшая, она встретила тот же жесткий взгляд и порадовалась, что ее намек остался незамеченным. Старуха все равно не могла представлять серьезной опасности. Скоро ей предстояло уехать обратно в Трир и больше не возвращаться. Никогда не надо делать зла людям, если это не принесет ощутимой и немедленной выгоды. Фавста всегда считала, что нарушить это простое жизненное правило — значит навлечь на себя несчастье и, может быть, проклятие.

Фавста пришла после ванны, умащенная ароматными маслами и вся благоухающая. Ей показалось, что Константин обратил на нее больше внимания, чем обычно. Может быть, он впал в любовное настроение? Иногда именно этим кончались его припадки меланхолии. Она попробовала сделать авансы, но отклика не встретила. Почва по-прежнему была бесплодной.

Но дело обстояло совсем иначе. Константину было о чем поразмыслить. И, поразмыслив, он решил, что Фавста зашла слишком далеко.

В тот вечер Константин снова вызвал к себе колдуний. Фавста, у которой после ванны голова работала особенно хорошо, решила, что никакой пользы от них больше не будет. Это их представление должно было стать последним. Так оно и оказалось.

После нескольких пассов старухи девушка погрузилась в транс. Она корчилась, стонала и бормотала, как и на многочисленных прежних сеансах. Константин молча смотрел. Через некоторое время она, как всегда, произнесла:

— Священный император в большой опасности.

Все шло по уже привычной колее. Девушка сидела, застыв в напряженной позе, почти не дыша, стиснув зубы и закатив глаза, — такой они видели ее много раз. Но потом что-то вдруг изменилось. Лицо ее покрылось потом, все тело расслабилось, и она начала, поводя глазами, медленно и ритмично раскачиваться и притопывать ногой. Старая колдунья озабоченно посмотрела на нее и зашептала Фавсте на ухо.

— Что-то неладно. Старуха говорит, что лучше ее разбудить. Сегодня пророчества не будет.

А в душе девушки звучала музыка, неслышная остальным, — она неслась откуда-то из-за пирамид, из бистро, где в музыкальном автомате вертелась пластинка и лились звуки джаза. Из-под ног девушки уплыла твердая почва пространства и времени, и вместо них простиралась бездонная, бесформенная зыбучая трясина. Она словно выбралась наружу из тесной раковины, превратившись в подобие новорожденного младенца без рода и племени, одинокого и беззащитного. Бредя на ощупь во тьме, она вдруг почувствовала, что одержима неким демоном, полностью подчинившим ее себе. И с ее оттопыренных губ стали сами собой срываться слова пророчества, ритмичные, как бой тамтамов, и тихие, как песнь любви: