Иозеф Томан - Дон Жуан. Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры

— Мне не хочется молиться, матушка. — И Изабелла откладывает четки.

Дон Флавио, громко рассмеявшись, выходит из комнаты.

Донья Клара поправляет прическу дочери — прикосновение ее холодных пальцев морозом ожгло виски Изабеллы.

Когда его великолепие ректор закончил лекцию по философии и покинул аудиторию, дон Альфонсо подошел к Мигелю:

— Пойдемте, дон Мигель, я познакомлю вас с сокровищами университета. Вот дон Диего де ла Карена, дворянин добродетельный и знатный, гордый своим обаянием, но не умом — прости, Диего, я всегда прямодушен, — влюбленный сам в себя и алчущий всех лакомств мира, от соусов и вина до той самой проклятой любви, которая, как говорит Цицерон, каша пороков.

— Чаша пороков, любезный болтун, — поправляет его Диего, пожимая руку Мигелю.

— А кто тот сеньор? — Мигеля заинтересовал студент, выходивший в эту минуту из аудитории.

— Паскуаль, постой! — окликнул его Альфонсо. — Остановись, обрати стопы свои вспять и покажи нам свое богом меченное лицо!

— Альфонсо! — побагровел бледный юноша, хватаясь за шпагу.

— Да ты не сердись, дорогой. — Альфонсо обнял его, подводит к Мигелю. — Я просто шучу!

— Неумная шутка — высмеивать мой изъян, не правда ли, ваша милость? — обращается Паскуаль к Мигелю, указывая на свою заячью губу. — Я — Паскуаль Овисена, дон Мигель.

— Паскуаль, — продолжает болтовню Альфонсо, — это тот, кого вся Осуна называет святошей и религиозным фанатиком, между тем как Овисена заказывает — у бога, у черта ли — сны о поцелуях и любви. Сам он, видите ли, святой муж, но тень его погрязла в грехах.

Диего засмеялся.

— Вчера вы показались мне необычайно молчаливым, — говорит Мигель, обращаясь к Альфонсо.

— Он всегда молчит, когда разговаривают со смыслом. Вот когда разговор ни о чем, он мелет языком так, что реки из берегов выходят, — отплачивает шутнику Паскуаль.

— Нет, — серьезно возражает Альфонсо. — Есть еще один случай, когда я молчу.

— Когда спишь, — смеется Диего.

— Когда думаю о ней, — просто говорит Альфонсо.

— А, Изабелла, — ухмыляется Диего. — Врата услады, юдоль блаженства, источник наслаждения…

Альфонсо польщенно улыбается:

— Из моих стихов, дон Мигель. Слабые, знаю, но…

— Ну, довольно, — с оттенком недовольства перебивает его Паскуаль. — Иль вы собираетесь торчать тут до вечера?

Они вместе вышли из университета и направились к реке.

— Куда пойдем? — спросил Альфонсо.

— На Аламеду, — предложил Диего.

— Ну нет, — не согласился Паскуаль, — вам все женщины да женщины… Эти два вертопраха, — объяснил он Мигелю, — готовы вечно таскать меня по Аламеде. Тянутся к юбкам, как осы к персику. Сыт вами по горло, кабальеро!

Альфонсо со всех сторон оглядел костюм Мигеля.

— Гм… Я и сам сегодня против Аламеды.

— Почему? — Диего удивлен.

— Да ты взгляни на этого сеньора! Сеньор еще незнаком со студенческими обычаями. Вырядился, словно на бал. Это не годится, дорогой мой. Студент обязан — повторяю, обязан — ходить в потрепанном плаще, в потертой, небрежно нахлобученной шляпе и ветхом костюме. Вот тогда он — студент, а не какой-нибудь свиноторговец, вырядившийся для прогулки. Придется вам раздобыть другое платье, дон Мигель.

— Причем плащ должен быть продырявлен ударами шпаг на поединках, — дополнил Диего, показывая дыры на своем плаще.

— Глупости, глупости! — рассердился Паскуаль. — О господи, в какие сосуды вложил ты душу! О чем вы думаете, о люди, сотворенные по образу божию? Не обращайте на них внимания, дон Мигель, это просто яркие скорлупки с гнилым ядром…

— Вы не любите жизнь, Паскуаль? — внезапно спросил Мигель.

— Прежде всего я люблю бога, — ответил бледный юноша, и глаза его вспыхнули. — Он дал нам жизнь, и потому я люблю жизнь тоже, но только через бога и во имя его.

— Хватит, Паскуаль, — бросил Альфонсо. — И скажите сначала, куда мы двинемся.

— В Триану, — предложил Диего.

— Отлично. Посмотрим цыганок — хорошо! Ты золото, Диего! — вскричал Альфонсо. — С каждым днем я люблю тебя все больше.

— Очень мне нужна твоя любовь, шалопай!

Все рассмеялись, один Мигель остался серьезным. Диего, остановившись, удивленно посмотрел на него:

— Дон Мигель, вы человек, одаренный всем — и телом, и духом, и мошною, — и вы до сих пор ни разу не засмеялись. Или не умеете?..

Мигель сделал попытку улыбнуться, но попытка не удалась — он сумел только осклабиться.

— Не знаю, — ответил он. — Кажется, не умею.

И сразу все стали серьезными. Альфонсо, дружески взяв Мигеля под руку, воскликнул:

— Пойдемте! Ничего, мой друг, я вас развеселю!

Перейдя через мост, студенты зашли в глубь Трианы и забрели в корчму «У антилопы».

— Я угощаю, сеньоры, — заявил Мигель.

Заблестели голодные глаза Альфонсо — отец его, обедневший дворянин, держал сына на коротком поводке.

— Хорошо сказано, друзья! Пить, не думая о том, сколько мараведи бренчит в твоем кошельке… Эй, хозяин, твоя корчемная милость, поспеши — неси, подливай, подкладывай! А где твоя дочь? Зови ее сюда! У нее глаза желтые, как у кошки, пусть светят нам в этом сумраке…

— Опять он за свое, — вздохнул Паскуаль. — А через минуту начнет доказывать нам, что его Изабелла — солнце…

— А разве нет? — возразил Альфонсо. — И разве на небе, кроме солнца, нет множества звезд? Ее суверенность ничем не будет нарушена. Первенство ее в моем сердце неколебимо.

— А, Флора, красавица наша, изюминка в трианском пироге, цыганская луна! — приветствует Альфонсо дочь корчмаря, черную, как осенняя ночь.

— Не трогай меня, чудовище! — отбивается девушка от его объятий. — Уже год все обещаешь мне колечко — и опять, поди, не принес? Проваливай!

— Посидите с нами, Флора, — вежливо приглашает ее Диего.

— И сяду. Но сяду я рядом с этим сеньором. — И Флора, хорошенькая, с серебряным крестиком на шее, опускается возле Мигеля. — Угостите меня, сеньор!

Мигель молча подает ей бокал. Она отхлебнула и подставила губы, улыбнулась ему:

— За добрый глоток — сладкий поцелуй!

Мигель опешил от неожиданности.

— Целуйте, целуйте ее, друг, — советует Альфонсо. — Здесь такой обычай, и Флора — наша любимица.

Мигель не шевельнулся.

— Не хочешь? — дразнит девушка, полуоткрыв в улыбке красивые губы.

— Не хочет, не хочет! — ликующе воскликнул Паскуаль. — Наконец-то нашелся один добродетельный!

Мигель вынул золотую монету и вместо поцелуя сунул ее цыганке в губы.

Оскорбленная, девушка вскочила!

— Гляньте на него! Вырядился, как кокетка, барчук несчастный, денег, видать, куры не клюют, вот и воображает, что все перед ним на задних лапках… А я и смотреть-то на тебя не хочу, понял? Когда-нибудь попросишь у меня поцелуя — я плюну тебе в лицо, надутый мерзавец!