Нодар Думбадзе - Не бойся, мама!

Мне была уготована еще одна мука – надевание сапог Выдержав и эту пытку, я предстал пред очи подполковника в новом своем облике.

– Вот это я понимаю! – воскликнул он. – Я на вашем месте никогда бы не расставался с военной формой!

– Так оно, наверно, и будет, товарищ подполковник, ответил я, – сапог, по крайней мере, мне снять никогда не удастся!

– Ерунда, батенька! Через два дня они сами снимутся! – успокоил меня подполковник и дружески хлопнул по плечу:– Решено, едете в село!

Он поднял телефонную трубку и назвал номер.

– Здравствуй, Чхартишвили!

………………………………………..

– Отлично!

………………………………………..

– Направляем к тебе писателя Мдинарадзе. Знаешь его? Да, да, «Я, бабушка, дедушка» и так далее… На два месяца, заместителем по политчасти.

………………………………………..

– Пусть Королев не волнуется, Мдинарадзе будет нештатным замполитом!

………………………………………..

– Через час… Создайте ему все условия! Приласкайте, приголубьте человека!.. Стол не забудь поставить в комнате!.. Выполняйте все его просьбы!..

………………………………………..

– Кроме этого!.. Ну, бывай! Пока!..

– Что? – спросил я.

– Выполняйте, говорю, все его просьбы! А если, говорит, он захочет сбежать в Турцию, как, говорит, мне поступать?

Мы рассмеялись.

…В двенадцать часов прибыли в село. Здесь я бывал и раньше – с экскурсией. Но теперь меня не покидало чувство скованности и смущения. В кабинете начальника заставы меня встретил майор – такой красивый, ладный, с такими умными глазами и лицом, что я невольно позавидовал ему. Майор встал, поздоровался со мной, вежливо пригласил сесть, окинул быстрым взглядом и тут же с улыбкой обратился к сопровождающему меня лейтенанту:

– Выгладили бы, что ли, человека… Словно теленок его жевал…

– Не беспокойтесь, пожалуйста, я сам все выглажу! – выпалил я, краснея. Майор подозрительно покосился на меня, видно, подумал: «Врешь, братец! Если ты сразу не постеснялся напялить такую мятую одежду, то вряд ли ты ее потом станешь гладить».

Забыв о моем существовании, Чхартишвили углубился в дело – он что-то записывал в огромную книгу. Наконец явились два молодых лейтенанта, вытянулись перед майором. Тот коротко приказал:

– Знакомьтесь, принимайте, любите и жалуйте!

Лейтенанты, улыбаясь, откозыряли мне, представились. «Чего они все улыбаются! – подумал я, чувствуя, как краска заливает мое лицо. – Взглянуть бы в зеркало, видно, уж очень смешной у меня вид!»

– Товарищ майор! Застава выстроена! – доложил кто-то.

– Пожалуйте! – попросил меня майор. Все направились к двери. На дворе нас ждала построенная в две шеренги застава.

– Смирно-оо! Равнение пря-а-а-мо!

Строй замер… Потом я смутно, словно во сне, слышал голос майора, слышал произнесенную несколько раз мою фамилию. Помню, майор спросил, не желаю ли я говорить с солдатами.

– Друзья, как вам доложил докладчик… – начал я. Больше я ничего не помню.

– Рррразойдись! – донеслась до меня команда майора, и тут только я увидел, что солдаты покатываются со смеху. Глядя на хохочущий строй, я сам почему-то засмеялся…

Потом ко мне подошел Чхартишвили, осторожно дотронулся до моего плеча и – то ли серьезно, то ли в шутку – попросил:

– Уважаемый Владимир, отдайте мне вашу речь, если она у вас написана… Повесим в нашем клубе, рядом с присягой…

Сгорая от стыда, я молча повернулся, пошел в свою комнату, бросился на койку и закрыл глаза…

В тот день я не выходил из комнаты. А потом… потом все улеглось на свои места, и я стал приобщаться к пограничной жизни.

В окне напротив моей койки выбит кусок стекла. Я просыпаюсь утром, и кажется мне, что море пожаловало сюда, в мою комнату. Не думаю, чтобы где-нибудь на свете существовали лучшее море и лучший пляж. Синяя вода так прозрачна, что каждый камешек, каждую рыбешку, каждую медузу видишь ясно, как в аквариуме. Ляжешь в море на спину, и кажется, что синее, прозрачное небо над тобой – это тоже море и ты плывешь между двух морей, и что солнце нежится вместе с тобой в безбрежной этой синеве. Кто не видел моря? Но поверь, дорогой Саргис, здешнее море – особое, это море особых чувств, волнений и раздумий…

Сколько пляжей объездили мы с тобой! Сколько раз нас штрафовали за то, что мы ни во что не ставили ограничительные флажки. Сколько раз гонялись за нами разгневанные спасатели в шлюпках, но мы не обращали на них внимания. Сколько раз свистели и орали с берега перепуганные наши друзья, но мы, не замечая их волнения, плыли все дальше и дальше. Здесь, на зеркальной морской глади, метрах в двадцати от берега, тихо колышутся три маленьких флажка. А попробуй, заплыви дальше этих, казалось бы, невзрачных и незначительных точек! Не заплывешь! И не потому, что ждешь погони, штрафа, свиста и крика! Нет! Не заплывешь, потому что там, за этими безобидными флажками, ты перестаешь быть самим собой, становишься беспомощным. Не сможешь, каким бы ты ни был хорошим пловцом, даже двинуть рукой, задохнешься, пойдешь ко дну. Клянусь тебе, это – не выдумка, это – святая правда! Это чувство – великое, могучее чувство какой-то внутренней силы – мы, очевидно, впитываем его вместе с молоком матери. Оно дремлет в тайниках нашего разума и сердца и вспыхивает лишь тогда, когда человеку нужно быть до конца чистым душой, быть настоящим Человеком. Здесь, на границе, это чувство владеет нами безраздельно, оно обострено до предела. Здесь каждый полон сознания, что он – хозяин, страж и хранитель всего, что стоит, живет и дышит по эту сторону трех невзрачных флажков, что ему доверено нечто необъятное, родное, любимое до боли, имя которому – Родина.

Наш мир, дорогой Саргис, полон парадоксов. Казалось бы, человек должен только радоваться – кругом все спокойно, никто не нарушает границу, мирно, размеренно текут дни… Ты лежишь на теплом песке, блаженствуешь, всматриваешься в голубые дали, в вечное движение моря… Море, словно живое, дышит, стонет, ворчит, о чем-то говорит. Кажется, ты слышишь его и оно слышит тебя… И земля вокруг тебя живет, дышит, зеленеет, убирается сказочным узором цветов, засыпает, пробуждается. Кажется, ты слышишь ее и она слышит тебя… И небо над тобой живет своей феерической жизнью, и ведут на нем праздничный хоровод мириады звезд, то скрываясь, то появляясь из-за пушистых облаков, и луна плывет медленно и величаво, и радуга, сияя всеми цветами, тянется через весь небосвод, словно стремясь обнять его… И кажется, слышишь голос неба, слышишь чудесную симфонию эфира, и голос твой, радостный и восторженный, устремляется ввысь, к солнцу, к небу, к звездам…

Порой у меня появляется странная мысль: что, если Земля – живой организм? Что, если она, как и мы, видит, слышит, любит, ненавидит, радуется, скорбит? А мы, не ведая этого, ходим, бродим по земле, роем, копаем, пашем, беспокоим, терзаем ее. И Земля, доведенная нами до исступления, вдруг задрожит, отряхнется, и тогда… рушатся города и села, исчезают народы и цивилизации. И снова люди, придя в себя, начинают рыть, копать, терзать многострадальную Землю, пока вновь не вздыбится исполин, пока вновь не обратит в пепел плоды человеческого труда. И так бесконечно… Быть может, все это действительно так? Почему же тогда столь велик и могуч в своих помыслах Человек?