Игорь Смирнов - Бухенвальдский набат

– Ну, об этом можно только мечтать, —.раздумчиво произносит он,

–Поднять сейчас людей – это значит бросить их на уничтожение. А готовиться, пожалуй, надо…

Иду дальше, стараясь вызвать его на откровенность:

– А вы согласились бы принять участие в подготовке?

Опять он отвечает не сразу. И опять уклончиво:

– Да ведь я только врач. А восстание должны готовить люди военные…

Мне приходится первому открыть карты:

– Восстание готовится, Алексей Иванович. И давно. Уже созданы роты и батальоны. Есть и оружие. Лазарет тоже участвует в подготовке. Да вы ведь, конечно, об этом знаете…

Алексей Иванович улыбается.

– Кое-что знаю… Николай Тычков создает у нас санитарную группу.

– Николай Тычков энергично и умно действует, я знаю, но он нужен и на другой работе. А как вы, согласны вступить в русский боевой отряд? Только хорошенько подумайте.

Гурин оживился:

– Тут и думать нечего. Я давно считаю себя вступившим. Вместе с Николаем Тычковым мы навербовали на блоках санитаров. Нам хорошо помогают все наши врачи. У нас уже есть немало медикаментов. Да вы сами недавно видели, как работает наша санитарная группа.

– Когда?

– А после бомбежки. Для нас это была серьезная проверка. Теперь мы уверены, что справимся с любым количеством раненых.

Слушаю его, радуюсь и досадую. Радуюсь, потому что вижу реальные плоды деятельности подпольной организации. Досадую на конспирацию, хотя понимаю, что только она позволяет нам так развернуться под носом СС. И все-таки досадно, что даже приятель с приятелем не может быть до конца откровенен. О группе Тычкова я, разумеется знал, но не был уверен, что и Гурин так глубоко ушел в работу. И все-таки хорошо! Все симпатичные мне люди, на которых, как мне кажется, можно положиться, с нами.

Теперь наш разговор переходит на деловую почву.

– Алексей Иванович, что вас интересует там, за колючей проволокой, в военном городке эсэсовцев?

– Конечно, госпиталь. У нас люди мрут, как мухи. И бывает так, что помочь совсем нечем. А там все есть: и медикаменты, и инструменты.

– Обещаю вам при штурме городка СС выделить специальный отряд для захвата госпиталя. Все, что удастся добыть, поступит в ваше распоряжение как начальника санитарной службы русского отряда.

Алексей Иванович с довольным видом потирает руки:

– О, вот тогда мы развернемся. Всех больных из ревира перетащим в госпиталь, всех подкормим, вылечим…

Этот разговор происходил за полгода до освобождения. Мы мечтали и верили, что все то, ради чего рискуем жизнью, не спим по ночам, тревожимся и волнуемся, все это обязательно произойдет. Эти мечты и вера жили рядом с нами в тесных, холодных бараках и помогали нам!

Эта вера особенно нужна была нашим товарищам, которые работали в карантинном лагере, – Пайковскому, Бердникову и другим.

Под ударами двух фронтов сжималась гитлеровская Германия. По стране метались эшелоны с узниками концлагерей. С запада и востока их свозили в центр, и многие тысячи их попадали в Бухенвальд. В других лагерях они прошли «селекцию», их отобрали как годных для работы. Но, Бухенвальд с 24 августа, когда были до основания разрушены его заводы, перестал быть рабочим лагерем. Под бомбежками перестали существовать и многие его филиалы. Оставалось одно

– уничтожать сотни, тысячи, десятки тысяч ставших ненужными рабов рейха. Да и что это были за рабочие! В своих полосатых костюмах на «рыбьем меху» они прошли или проехали пол-Германии. Часто по нескольку дней бывали без еды и пищи. У них уже совсем не оставалось сил, и их отправляли в крематорий десятками, сотнями. А там эсэсовцы оборудовали специальное помещение, из которого эти еще живые жертвы попадали прямо в горящие печи.

Каждую ночь сквозь открытые окна бараков слышался хруст гравия под тележками труповозов. А заключенных все гнали и гнали. И все эти многие тысячи проходили через карантинный лагерь. Бараки не вмещали всех узников. Рядом с блоками выстроился палаточный городок. И повсюду трупы, трупы, трупы…

В таких условиях работали наши товарищи. И не только помогали тем, кому еще не поздно помочь, не только старались поддержать в них моральный духи политически информировать их, но и приобщить к подпольной работе.

Как бы ни было трудно, но к началу зимы малая бригада все-таки существовала. В ней было три батальона, в каждой роте – по четыре взвода, а во взводе – по четыре отделения. Состав командиров и комиссаров очень сильный. А бойцов бригада насчитывала более 400.

Карантинцы не прибеднялись, за счет товарищей жить не хотели и даже оружие добывали сами. У них в бригаде был для этого незаменимый человек – Александр Филиппович Базилевский. Он словно был создан для того, чтобы командовать ротой управления и снабжения. Снабжал свою бригаду Александр Филиппович очень напористо, активно, но, конечно, не без осторожности. И ничто, годное для дела, не проходило мимо его рук. Работал Базилевский в эсэсовском гараже, ремонтировал машины и правильно рассуждал: если в кузовах или кабинах находилось оружие, неизвестно кем забытое, то зачем его оставлять там? А оружие нет-нет, да и попадалось и в деталях, и це ликом. Как его спрятать? Этому не надо было учить Александра Филипповича. Как его пронести в лагерь? Это он тоже умел.

А еще в карантинном лагере при штубендистах одного из блоков жил мальчишка Женька. Был он лет десяти, круглый сирота, верткий, сноровистый, хитрый. Эсэсовцы использовали его в тире, он подносил им оружие. Сергей Пайковский, разумеется, знал, что для Женьки это – большой риск, и все-таки поручил ему таскать из тира патроны. Он рассчитывал при этом: «Женька так мал, что эсэсовцы не заподозрят его и не станут обыскивать». А кроме того, надеялся на его смекалку и проворность. И правда, Женька ни разу не попадался.

Командиры подразделений ухитрялись даже проходить со своими бойцами боевой устав пехоты, методы партизанской борьбы. Комиссар Бердников заботился о политическом просвещении воинов. Это он получал из Центра сводки Информбюро и делал так, чтобы они доходили до всех. Он писал воззвания, проводил беседы, разъяснения.

Весь лагерь, понимая отчаянное положение узников карантинного отделения, старался помочь лишними порциями баланды и хлеба, посылая туда медиков, спасая людей от смерти, если оставалась хоть тень надежды.

Так Бухенвальд приближался к 1945 году…

До сих пор удивительно: эсэсовцы так и не набрели на след подпольной организации. Конечно, они подозревали, что она существует, подозревали, что в лагере есть оружие, потому время от времени устраивали обыски, аресты, перемещение наиболее активных заключенных в другие лагеря или свои филиалы. Но все-таки на жилу они не напали. Не представляли ни размаха деятельности, ни количества спрятанного оружия, ни числа хитроумных ухищрений, направленных против них. В чем причина этого? Почему они подчас бывают столь беспечны и позволяют нам пользоваться их простотой? Или они уж так презирают нас, считают настолько ниже себя, что потеряли всякую бдительность? Но этого же не может быть. Они знают, что в лагере заключены многие функционеры Коммунистической партии Германии, прошедшие школу подполья. Общаясь с ними на работах и внутри лагеря, они видели, что это люди умные, твердые, дисциплинированные. Они знали, что в лагере много советских военнопленных и политических заключенных.