А. Сахаров (редактор) - Екатерина Великая (Том 2)

Зубов узнал об этом только из ответного благодарственного письма, присланного новым гетманом государыне.

Бледный, взволнованный, явился Зубов к Екатерине. И когда она подтвердила фавориту справедливость известия, нарушил своё обычное, детски-почтительное отношение к нежной покровительнице:

– Значит, справедливы и слухи, что наскучил я… Что мне скоро придётся вернуться в тот же мрак, откуда извлекли на миг лучи ясного солнца… Что светлейший… князь тьмы так очаровал мою государыню, что и после многих лет, на расстоянии тысяч вёрст хранит над ней силу и власть?.. Что же, я жду лишь слова… Пусть умру от горя… Но быть игрушкой ни для кого не желаю… Тем менее для этого выскочки, в ком даже истинной любви не вижу к вашему величеству!.. Одно высокомерие и даже обманы, против вас направляемые, государыня…

– Насчёт обманов потом поговорим, если не с досады ты молвил, друг мой. А прочее всё – вздор. Единым словом успокою тебя. Помнишь нашу беседу последнюю о наследовании трона? Не знаю, откуда, но думается, проведал обо всём мой сыночек сумасбродный. Совсем нос повесил, запечалился. Даже супругу свою меньше тиранить стал… Может, по дурости и на шаг какой решится. Тут нам светлейший особенно и надобен. Изворотлив он на всякие вещи, как никто! Много раз то доказывал и мне, и целому свету… Свои дела порою плохо ведёт. А уж мои никогда. И знает он, поди, что тогда я его особливо отличаю, когда нужда в нём бывает особая… Он даже и говаривал о том… В надежде, конечно, что перенесут и тем меня побудят быть к нему ещё добрее. Хитёр наш князь! Я знаю его. Теперь его обидеть – прямо на Павла толкнуть. А вдвоём они и мне, а стало, и тебе опасны вдвое. Вот пишет князь, что сюда сбирается… Скоро того не будет. Ещё там баталии и дела всякие. Я его позадержу, как смогу… Но если нагрянет, помни: только лаской да угождением можно от него чего-либо добиться. Он – не первый куртизан, которых так много кругом… Все они мною сделаны. Я их могу и в пыль бросить. Князь не таков. Он сам себя с Божьей помощью поднял. И если упадёт, так сам же да по воле Божией… Осторожно надо поступать. Обещаешь ли помнить, что сказала? Видишь, на добро, не на вред тебе это.

– Обещаю, матушка…

– Как грустно сказано. Ну, иди, целуй руку… и жди. Авось и тебя найдём чем повеселить. Не хмурь своих красивых глаз. Нейдёт это вам, сударь… И не люблю я…

– Хорошо, ваше величество.

– У-у, как почтительно. Ну, Бог с тобой. Ступай, отмякни… И жди… Ты своё получишь…

На другой же день был написан указ о наделении Зубова новыми земельными участками и крестьянскими душами из казённых людей. Он получил также генеральский мундир вместо полковничьего. Но это не утешило фаворита.

Несколько дней хворал он, притворно, истинно ли – трудно было разобрать. Хандра и потревоженная желчь придавали совсем болезненный вид этому завистливому человеку.

Наконец только красивая орденская лента и крупная сумма денег, которую он получил от Екатерины, благоприятно повлияли на его болезнь, и снова Зубов, теперь ещё более самоуверенный и надменный, появился и занял своё постоянное место рядом с Екатериной: во время выходов, когда шёл с правой руки, отступая на полшага, вечерами у игорного стола или в эрмитажной ложе.

Внутри государства только гонениями на русских масонов, на мартинистов и других вольнодумцев отмечен был этот год. Смертный приговор, объявленный преступнику Радищеву, императрица заменила вечной ссылкой.

За Радищевым стал на очередь Новиков и даже покойный уже Княжнин с его «Вадимом». [158]

Генерал Архаров исправно выполнял обязанности директора Тайной канцелярии, потерявший своё прежнее имя, но не силу.

Шешковский прославился в потомстве, ставши пугалом для всех жителей обеих столиц и целой России с его допросами, пытками, с его «креслом в подполье», о котором начали ходить целые легенды…

Всё шло своим чередом. Чума на юге приостановила военные действия. Так гласили официальные сообщения. Но, кроме чумы, мало было людей, провианту, боевых припасов. И всё лето, всю осень это собиралось и подвозилось. Набор был произведён с небывалой строгостью. И только к зиме могли пополниться ряды русских войск.

Всё внимание двора было сосредоточено на последних военных событиях. 22 мая 1790 года принц Нассау, командующий гребной флотилией, прислал курьера к императрице.

Прочитав донесение, она смутилась.

– Вот, взгляните, – по-французски обратилась она к Храповицкому, с которым занималась в этот ранний час.

Храповицкий прочёл и тоже не мог сдержать волнения, сильно побледнев.

– Однако отвагу взяли шведы! – проговорил он, чтобы нарушить неловкое, даже тяжёлое молчание.

– Да, плывут прямо к нашей резиденции. Десант, видно, решён на подкрепление их сухопутным силам. Куда направят удар, интересно знать… Позвоните. Скорей бы разослали известия ко всем начальникам частей. Чтобы быть наготове… Вызвать Салтыкова… Впрочем, лучше я сама… Старика нечего беспокоить. И вообще надо это потише сделать, чтобы напрасно не пугать публику… Я уж сама. Генерал ещё спит. – обратилась она к Захару, вошедшему на звонок.

– Почивать изволят, надо полагать. Рано для них…

– Хорошо. Скажи там, как только проснётся, чтобы дали мне знать… А ты пиши, – по-русски обратилась она к Храповицкому, – Мусину-Пушкину… Да генералу Салтыкову… Оповести их… Я подпишу… Чтобы были наготове… Чтобы… Ну, сам знаешь. Такая беда… А между генералами свои счёты идут. Вот уж людское неразумие! Себя не жалеют… Родины не берегут… Пиши: главное командование я вверяю… Нет, постой… Подумать ещё надо…

И дольше обыкновенного пришлось просидеть в это утро Храповицкому за рабочим столом в комнате императрицы.

А на половине Зубова царили тишь и покой.

Между тем уже к 9 часам утра приёмные и передние покои начали наполняться толпою лиц, явившихся на поклон к новому баловню счастья.

Было тут немало просителей и клиентов из провинции, пришедших в надежде найти защиту и покровительство у человека всесильного и очень любезного и мягкого всегда и со всеми.

Но только первое время Зубов надевал маску льстивости и услужливости по отношению ко всем, кто сталкивался с новым фаворитом по условиям придворной жизни или хотя бы случайно.

Чем больше крепло его положение и усиливалось влияние, тем холодней и надменней становился он. Теперь именно начали проявляться признаки мании величия, которая владела фаворитом до самой кончины его покровительницы.

Прибывают посетители. Уж не вмещают их покои, соседние с внутренними апартаментами фаворита, куда не допускается никто без приглашения.

Почтенные, седые сановники, генералы со звёздами, в блестящих кафтанах ловят проходящих лакеев, стараются узнать: скоро ли встанет фаворит? Поздно ли уснул вчера? Здоров ли и есть ли надежда на хорошее расположение его духа, когда он проснётся?