Филипп Боносский - Долина в огне

Миссис Ромьер протянула мальчику кусок хлеба с маслом, но он смущенно покачал головой.

— Бери, бери! — настаивала она. Она ткнула пальцем в масло и неожиданно мазнула ему по губам. — Ешь! — сказала она.

Бенедикт сердито покосился на нее. Она всунула хлеб ему в руку, но он не шевельнулся, рука повисла, как плеть.

— Отец Дар еще долго будет занят, — сказал он.

— Так много народу?

Он молча кивнул.

— Что же мне делать? — беспомощно спросил молодой священник.

— Я отнесу ваши вещи в комнату, — сказала миссис Ромьер, завладевая его чемоданом. — А Бенедикт покажет вам наш приход, — добавила она. — Он проводит вас! — Она кивнула в сторону Бенедикта, и волосы снова упали ей на глаза.

Бенедикт повернулся к отцу Брамбо. Молодой священник стоял в нерешительности, затем пожал плечами.

— Вероятно, он вернется не раньше...

— Не раньше, чем через час, — подсказал Бенедикт.

— Тогда идем.

Священник обернулся к миссис Ромьер и протянул руку, будто хотел поправить ей прическу.

— Будьте добры... — он не закончил. Миссис Ромьер уже исчезла из кухни. Отец Брамбо покраснел. — Она... — начал он.

— Отец Дар доволен ею, — отозвался Бенедикт.

Молодой священник посмотрел на него.

— Ведь она много работает, — добавил Бенедикт. — И очень заботится о нем.

Они спустились во двор. Под крыльцом вдруг раздался писк, и оттуда выскочили три крошечных котенка.

— Ах, я и забыл про них! — воскликнул Бенедикт.

— Что? — удивленно спросил священник.

— Отец Дар велел мне утопить их, — ответил Бенедикт.

Через калитку, на которой для тяжести были прибиты три старые подковы, они вышли в немощеный переулок. Посреди него тянулась канава с нечистотами; возле нее играл маленький мальчик. Бенедикт не обратил на него внимания, но отец Брамбо сказал:

— Прикажи ему вылезти оттуда!

— Руди! — позвал Бенедикт. Малыш в одной рубашонке, из-под которой виднелись его грязные босые ножки с пухлыми коленками, поднял круглую рожицу. Бенедикт протянул ему хлеб с маслом. — Беги домой, — сказал он.

Мальчонка бросил, палку, с которой играл, и, набив рот хлебом, засеменил по переулку.

— Пойдемте на Медовый холм, — предложил Бенедикт.

Они направились к лестнице.

— Это правда? — спросил отец Брамбо.

— Что, отец мой?

— То, о чем говорила экономка?

Бенедикт вспыхнул.

— Я не помню, про что она говорила, отец мой.

— Да про то, что ты постишься.

— Нет, неправда. Еды у нас дома хватает, — угрюмо ответил Бенедикт. — А я всегда пощусь по субботам до воскресного причастия.

— Почему?

«Потому, что я святой», — хотелось ответить Бенедикту. Но вместо этого он сказал:

— Я хочу, чтобы мое покаяние было искренним и правдивым.

Священник недоверчиво посмотрел на него.

— Это весьма необычно, — сказал он наконец.

Они дошли до лестницы и начали подниматься. Бенедикт машинально считал про себя ступеньки. На полпути он остановился и посмотрел через перила, не валяется ли там Донкас, но того уже не было. Наверху он осторожно взял отца Брамбо за локоть и повернул лицом к долине.

— Отсюда все видно, — сказал он.

Молодой священник немного запыхался. Болезненно улыбаясь, он прижал руку к сердцу и долго смотрел вниз на расстилавшуюся перед ним долину.

— Какое убожество! — прошептал он.

— Люди из города тоже ходят к нам, — с гордостью сказал Бенедикт.

— Почему же... — начал священник, — почему поселок считается немецким?..

— Сначала в этих местах обосновались немцы, — это и есть самая старая часть города, — объяснил Бенедикт и с удовлетворением добавил: — Генерал Браддок проходил здесь по пути в форт Дукен в тысяча семьсот пятьдесят пятом году.

— Вот как! — отозвался священник.

— А там, — Бенедикт протянул руку, — там Пыльная фабрика.

— Что это такое?

— Завод, где обогащали руду, — отвечал Бенедикт. — Но он давно не работает. С войны. Видите красную пыль? Она засыпала всю землю до самого пруда. Это пыль от железной руды; все там красное, и пруд тоже. А вон там лес. — Он указал на запад. — А это печь для сжигания мусора. Посмотрите, какая высокая труба.

Священник поднял голову и брезгливо поморщился.

— Чем это пахнет? — спросил он.

— Пахнет? — повторил Бенедикт, принюхиваясь.

— Ужасный смрад!

Бенедикт громко потянул носом.

— Я не чувствую... — простодушно сказал он.

— Фу, какая отвратительная вонь! — вскричал священник. — Несет тухлыми яйцами или дохлыми крысами! Чудовищно!

— Я не чувствую никакого запаха, — испуганно отвечал Бенедикт.

— Что там сжигают? — спросил священник.

— Дохлых лошадей, — поспешил объяснить Бенедикт. — И кошек и крыс. Всякую падаль. А может быть, пахнет просто гарью? — воскликнул он, и лицо его просветлело. — Дымом оттуда несет ужасно! — горячо прибавил он. — Летом, когда ветер с той стороны, — дышать нечем! — Он рассмеялся, словно обрадовался своей догадке, но, поглядев на священника, резко оборвал смех. Отец Брамбо прижимал руку к сердцу, в его синих глазах блестели слезы.

Бенедикт медленно перевел взгляд на долину.

— Вон там, — тихо и нерешительно продолжал он, — опрокидываются вагонетки. Вагонетки бегут с завода и сбрасывают шлак под откос, по ту сторону... — он никогда не мог спокойно произнести это слово, — по ту сторону Рва, — закончил он.

У молодого священника дрожали губы, на бледном лице застыло страдальческое выражение.

— Боже мой, куда они послали меня, куда они меня послали? — шептал он, почти не разжимая рта, словно молился.

Они стали молча спускаться по лестнице.

Бенедикт ушел далеко-далеко — за мусорную печь, вокруг которой высились кучи гниющих, медленно тлевших отбросов. Вздымая пыль, он брел по усыпанной мелким шлаком дороге. Его преследовал запах гари. Теперь Бенедикт явственно различал его и к стыду своему сознавал, что он не столь уж ему неприятен. Привычный, давно знакомый запах — вот и все; он пропитал его насквозь, проник в кровь.

На половине пути этот запах ослабел, его заглушил запах шлака. Справа от дороги раскинулся темно-серый пустырь. Казалось, на окрестных холмах когда-то произошло извержение вулкана, и с тех пор все вокруг покрылось лавой и шлаком. Здесь ничего не росло. Сколько глаз хватал, тянулось голое, унылое плато. Вдалеке его пересекали железнодорожные пути, по которым бегали вагонетки, груженные раскаленным шлаком. За путями был крутой откос, куда и сбрасывали шлак. Внизу под откосом проходил Ров, а вдоль него стояли дома, вернее, фанерные лачуги, крытые толем. Заводская компания выстроила эти лачуги вскоре после первой мировой войны, чтобы разместить в них негров с Юга, когда их доставили сюда в запломбированных товарных вагонах, чтобы сломить забастовку сталелитейщиков. Тут они с тех пор и застряли; местечко это прозвали Негритянским Рвом.