Валерий Лобачев - И печатью скреплено. Путешествие в 907 год

– А чего беречься? – откликнулся Радомир Любечский, ширококостный, прямоносый, с угрюмым лицом весельчак. – Себя, что ли, беречься?

За спиной его из лодьи вышел – два прыжка по воде – на берег Стратимир:

– Ты и себя поостеречься можешь! От тебя ведь орлы в степи шарахались – больно страшный! Змеи прячутся!..

– Ладно, сторожей-то я поставлю, – ухмыльнулся начальник любечского полка. – А когда к царям пойдем разговаривать?

– Не видишь, они ворота чинят? – указал Стратимир на Золотые Ворота. – Видишь, сколько людей старается?

На башнях, стенах действительно поблескивало, посверкивало, похлопывало на ветру – за славянами наблюдали.

– Князь зовет!

Велемудр пошел, княжеский оруженосец за ним.

Олег сидел под деревом, вытянув ноги, на стуле резной кости – широком, но невысоком, с небольшой спинкой. Два копья по сторонам в землю воткнуты. Ветер подбрасывает узкие красные полоски шелка при наконечниках.

– От печенегов вести были? – спросил князь.

– Не было.

– Что же им – стыдно, что все-таки пропустили гонца в Город?

– Стыда они не знают. Хоть бы и пропустили, все равно бы подошли сюда. Но я думаю, князь: ни один гонец ромейский к Городу не прорвался. Печенеги видят в темноте и ловят на лету.

– А кто же предупредил Город?

– Никто, князь. Я смотрел на стены, на ромеев этих – не ожидали они.

– Не ожидали, что нас так много.

– Совсем не ожидали. Я думаю, князь, печенеги отловили всех, кто мог предупредить. А цепи… со временем мы узнаем, почему их повесили.

– Тогда не будем сейчас об этом думать.

– Я понял, что Город не был предупрежден, по тому уже, как стучал барабан. Это был большой страх.

– Если был большой страх, надо, чтобы он не утихал. – Олег задумчиво посмотрел на стены. На выстраивающихся лучников. И дальше вдоль стен. Там проскакал… табун. Да, дикий табун. Не печенежский конный отряд, что был им в помощь.

Олег посмотрел на Велемудра:

– Чтобы страх не утихал, надо еще раз удивить их. Ромеи уже сосчитали нас?

– Мы не прятались сегодня, князь.

– Выставь сторожей у всех полков. Как только увидят конников, пусть встретят их и придержат за рощей. Город не должен пока видеть наших печенегов.

Стражник Рулав сидел высоко на тонком кипарисе, обхватив руками и ногами ствол и обломанные ветки. Повернув голову, он мог видеть за спиной морскую стену Города. Чтобы увидеть верхний край стены и людей на ней, ему надо было вывернуть голову не только назад, но и сильно вверх. Внизу же под Рулавом был песок, спуск к Пропонтиде. Там русские лодьи. Короче говоря, Рулав оказался за пределами Города.

Получилось это так. По приказу этериарха Рулав пошел на стену – запускать рыбой в русские корабли. Рядом на стене стояли ромеи разных званий и, видно, не очень понимали, что он делает. Они, может быть, и не видели, как летели стрелы-рыбы с Пропонтиды, не знали, что рыбы упали во двор Вуколеонского дворца. А Рулав уже натянул лук сильно и подумал, что, как отошлет рыбу, так объяснит ромеям, что это значит. Стрела полетела тяжело, но ровно. И тут стоящий рядом с Рулавом маленький кривоногий мужичонка взглянул и, крикнув «Да и сам туда лети, варвар!», сильно толкнул Рулава сзади…

Если бы не кипарис высокий, далеко бы лететь Рулаву. Меч его упал вниз и торчал в песке рукоятью вверх. А стражник на кипарисе.

Столкнул Рулава девятый вофр, Филоктет. Утром он знал о начавшейся осаде и даже Мраморную Крысу своими же глазами видел, но все-таки, занятый делом, не видел еще славян в Пропонтиде, не представлял все так явно. А теперь, освободившись на Амастриане, он пошел на стены и все понял, что угрожает Городу. И, увидев, как варяг выпускает из лука туда ромейскую рыбу, почувствовал жар в голове и прилив крови в руках… Он быстро опомнился от бешенства. Пока люди смотрели, куда летит здоровенный воин с мечом и луком, Филоктет исчез со стены. Поэтому Рулав, глядя с кипариса, уже нигде не мог найти его глазом. Да он почти и не видел, когда стрелял, кто именно стоит у него за спиной…

Посидев немного на кипарисе, Рулав понял, что ему остается одно – слезть вниз. Его видели со всех сторон – и со стен и с моря. В любой миг русская стрела могла подбить его, как птицу на гнезде. Он медленно спустился на песок, поднял свой меч. Лук искать не стал. Кажется, лук сломался при ударе Рулава о кипарис…

Стражника окликнули с моря, с какой-то из лодий. Окликнули по-варяжски. Он пристроил меч в надорванной при падении перевязи, посмотрел на ближайшую из лодий и пошел туда. Сам он не очень соображал, почему идет к русским. Никакого предательства он не имел в виду. Просто залезть на стену он не мог, а сюда его позвали.

Он вошел в волны по пояс, и его подняли через борт.

– Меч не отдам, – сказал Рулав.

– Зачем нам твой меч? У нас свои не худые.

– Хорошо стрелы посылаешь! – похвалил его большой славянин со сросшимися бровями.

– Кто ваш архонт? – спросил Рулав.

– Мы личный полк самого Стратимира, – сказал черниговец.

«Страти-мир… Не его ли называл Гуннар…»

Седой старик объяснил по-варяжски:

– Ближний воевода конунга Хельга.

– Ты был когда-нибудь в Руси?

– Нет, я только читал о ней.

– Но ты видел же славян?

– Да.

– Сегодня славяне напали на ромейские земли, на границе с Булгарией.

Абу Халиб молчал.

– Почему же славяне хотят обменять тебя на пленного ромея? – спросил Самона. Паракимомен всегда руководствовался законом: «С помощью открывшейся правды можно выявить тайную ложь. С помощью явной лжи можно открыть спрятанную правду». Его возвышение началось с того, что он выдал заговор своих хозяев против василевса. С тех пор он только и делал, что открывал правдой двери лжи, а ложью испытывал истинное положение вещей и умов. Он смотрел на Абу Халиба не испытующе, а спокойно, как бы предлагая и ему не слишком настораживаться. Он ждал явной лжи от Абу Халиба.

– Я не понимаю ни одного слова, – сказал перс. – Я вижу только ошибку. Я не пленный, и никто не может хотеть меня обменять.

– Ты не пленный?

– Я гость во дворце василевса.

– Случайный гость.

– Да, я не надеялся на эту честь…

– Кинжал смазан отравленными маслами!

Слово ответа застыло в горле Абу Халиба, он издал хрип. Он не решился обвинить Самону во лжи и сказал просто:

– Когда кинжал был моим, он не был ничем смазан. Но уже ночью он перешел из моих рук.

«Допустим, я тебе поверил во всем», – подумал Самона и сменил тактику.

– Василевс купил кинжал, – сказал Самона. – И ты должен получить назначенные деньги.