А. Сахаров (редактор) - Александр I

И едва только полковник Зарницкий окончил свой рассказ, как ему удалось открыть, что храбрый молодой офицер не мужчина, – дверь в барак отворилась, и вошла Надежда Андреевна Дурова.

– Я не помешал? – спросила она, посматривая на растерявшихся друзей.

– Нисколько, нисколько, очень рады! – вставая и кланяясь, проговорил князь Гарин.

– Вы легки на помине: мы только что с князем про вас говорили. Прошу садиться.

Водворилось молчание; Зарницкий и Гарин не знали, о чём заговорить с Дуровой; она тоже молчала. Наконец Пётр Петрович откашлянулся и заговорил:

– Видите ли, милая барынька, я… я проговорился и открыл князю, кто вы. Вы на меня не сердитесь. Сделал это я, право, без всякого умысла, но это ничего: князь – мой, как вы знаете, искренний друг. Он вас не выдаст, ведь так?

– Разумеется, разумеется, – поспешил ответить Гарин.

– Благодарю вас, князь! – вся вспыхнув, тихо сказала Надежда Андреевна.

– Да, да, вы можете на меня рассчитывать, на мою скромность.

– Я прошу вас, князь! Скоро, говорят, последует мир с Наполеоном, и тогда я прощусь с вами, господа. А теперь пусть для всех по-прежнему я буду мужчина.

– Я, право, не знаю, Надежда Андреевна, зачем вы скрываете?.. Вы героиня, вторая Жанна д'Арк!.. Вы единственная из женщин. Перед вашею храбростью и отвагой должны преклониться, – опять увлёкся Зарницкий.

– Что вы, что вы?.. Я такая же, как и все, – скромно проговорила Дурова.

– Ну, нет, это вы оставьте! Вы необыкновенная женщина.

Князь Гарин с глубоким уважением смотрел на эту эксцентричную женщину; он дал ей слово, что будет молчать.

Чиновник Чернов – муж Дуровой, а также её отец с матерью так и решили, что их дочь утонула в реке Каме. Поплакали по ней родные, погоревали; не одну панихиду отслужили за упокой «утопленницы». Вдруг, недуманно-негаданно, отставной ротмистр Андрей Васильевич Дуров получает от дочери письмо, в котором она пишет любимому отцу, что жива и здорова и служит в уланском полку, в который поступила под именем Александра Дурова. Отец приходит в страшное беспокойство – и рад, и испуган, сам не знает, что делать! Оказывается, что дочь жива; он хотел поделиться своею радостью с женою Марфой Тимофеевной, которая в то время была больна. Но письмо дочери было для матери роковым: узнав, где и что её дочь, она так этим поразилась, что, прочитав письмо, тут же скончалась.

Похоронив жену, Дуров остался с большой семьёй на руках без хозяйки. Он стал повсюду разыскивать свою дочь и подал прошение на высочайшее имя в 1807 году о возвращении ему «несчастной дочери Надежды, по мужу Черновой, которая по семейным несогласиям принуждена была скрыться из дома».

Государь повелел навести справки о Дуровой и если таковая окажется в действующей армии, то вытребовать её в Петербург.

В силу этого повеления Надежде Андреевне нельзя было скрывать тайну, что она женщина. Да теперь уже эта тайна была открыта: все знали, что в рядах армии в гусарском мундире скрывается женщина. Князь Сергей Гарин по приказу главнокомандующего потребовал к себе Дурову для объяснения.

– Надежда Андреевна, тайна ваша открыта, и вам придётся немедленно ехать в Петербург, – встретил он кавалериста-женщину.

– Как? Зачем? – испугалась и удивилась она.

– По высочайшему приказанию: государь пожелал вас видеть.

– Боже, но как узнали?

– По прошению вашего отца, поданному на высочайшее имя, – ответил князь. – Но вы успокойтесь, Надежда Андреевна, худого вам ничего не будет: наш император справедлив и милостив.

– Я виновата, я! Зачем было мне писать письмо отцу? Зачем? Пусть бы думали, что я утонула в Каме. Разнежилась, соскучилась по семье – вот теперь и кайся! – взволнованным голосом говорила Дурова. – Зачем я им? Довольно мытарили! Только отца жалко, один он меня любил. На него бы я взглянуть желала!..

– Поезжайте в Петербург: может, там и увидитесь, – сказал Гарин.

К князю вошёл Пётр Петрович. Он был мрачен.

– Едете? – спросил он у кавалериста-девицы.

– Еду, Пётр Петрович, принуждена ехать.

– Государь требует… А всё ваш отец настроил!

– Он хочет вернуть меня в семью, в дом…

– А вы, Надежда Андреевна, лучше к нам скорее вернитесь. Мы… мы к вам привыкли, – взволнованным голосом говорил Зарницкий. Как видно, нелегко было ему расстаться с ней.

– Я буду просить у государя, как милости, чтобы он мне разрешил вернуться в армию. Здесь, между вами, мои друзья, и мой дом, и моя семья! – пожимая руки и князю, и Петру Петровичу, чуть не со слезами сказала она.

На другой день Дурова выехала из армии в Петербург. Зарницкий и Гарин далеко проводили её; она сердечно с ними простилась.

– Приезжайте скорее, ждём! – крикнул ей вслед подполковник Зарницкий.

– Только бы отпустили – приеду!

С тоской покинула она армию.

«Неужели меня домой отправят? – думала она. – Что я буду делать дома? Так рано осудить меня на монотонные занятия хозяйством? Надобно сказать всему прости – и светлому мечу, и доброму коню… друзьям… весёлой жизни… скачке, рубке, всему конец! Всё затихнет, как не бывало, и одни только незабвенные воспоминания будут сопровождать меня, где бы я ни была. Минутное счастье, слава, опасности!.. Шум!.. Клик!.. Жизнь, кипящая деятельностью!.. Прощайте!»

Так печально думала кавалерист-девица, отъезжая из армии в Петербург.

В Петербурге Надежду Андреевну ожидал отец её, Андрей Васильевич. Свидание его с дочерью после долгой разлуки было трогательно. Отставной ротмистр плакал как ребёнок, обнимая свою дочь.

– Мы с тобой, Надинька, теперь никогда не расстанемся! Ведь так? Ты, моя голубка, поедешь со мною домой? Да как ты переменилась, возмужала!.. Тебя не узнаешь! – говорил он дочери, с восторгом глядя на неё.

– А ты похудел, отец, состарился.

– Плохие дела хоть кого состарят!

– Разве твои дела так плохи? – спросила у отца кавалерист-девица.

– На что хуже, Надинька! Совсем расстроился… Ещё при матери был хоть порядок в дому, а как она умерла – и пошло: дети малые, хозяйство вести некому. Ты, Надинька, заменишь мать, на тебя все надежды.

– Нет, отец, на меня не рассчитывай.

– Как?! Что ты сказала? – меняясь в лице, спросил Андрей Васильевич.

– Хоть мне и больно сказать тебе, но домой, на Каму, я не поеду.

– Как не поедешь?

– Я буду просить государя, чтобы он разрешил мне остаться при армии.

– Что ты, Надя! А зачем же мы хлопотали? Ведь я нарочно в Петербург приехал… прошение подавал…

– Я сама не знаю, зачем ты это сделал.

– Как зачем? Чтобы вернуть тебя. Не забывай, что у тебя есть муж.

– Я забыла про него, навсегда забыла…

– Ах, Надинька, Надинька! Подумай, что ты говоришь, – с лёгким упрёком проговорил Андрей Васильевич.