А. Сахаров (редактор) - Александр I

Единственное жилище Сычихи на поляне, окружённой частым вековым лесом, недоступность дороги к избёнке – всё это породило мысль у Николая припрятать княжну у Сычихи на первое время. Он посулил старухе деньги, если она будет стеречь княжну и также будет молчать. Сычиха, жадная до денег, охотно согласилась.

– Что же, сударка, стала? Входи в избу. Хоть моя избёнка и не красна углами, зато красна пирогами! – ехидно ухмыляясь, проговорила старуха.

– Я не пойду! – не трогаясь с места, сказала Софья.

– Что же, аль в лесу заночуешь? Гляди, моя сударка, как раз в зубы волку али медведю угодишь!

– Не бойтесь, княжна, входите! – сказал и Цыганов.

– Я ничего не боюсь. И если кто вздумает меня обидеть, то сумею за себя постоять!.. – резко сказала Софья.

– Избави Боже, никто, княжна, не посмеет вас обидеть, никто!

Княжна вошла в избу.

Изба Сычихи была тесная, низенькая, без пола, с одним очень маленьким оконцем, с закоптелым потолком и стенами; половину избы занимала большая печь. Передний угол украшала икона; тут стоял дубовый стол со скамьями.

– Прошу покорно, сударушка, в красный угол, на место почётное. Присаживайся. Чем угощать прикажешь?

– Мне ничего не надо, – ответила княжна.

– Что так? А ты не спесивься, откушай, яйца есть, а то молока не хочешь ли? Молоко-то свежее, хорошее. И хлеб мягкий, ноне испекла.

– Оставь меня, мне ничего не надо!

– Ох, сударка, и спесива же ты!

– Ну, а ты, старуха, пошла! Чего княжне надоедаешь? – прикрикнул на Сычиху Цыганов.

Та поспешила выйти из избы.

– Княжна, не прикажете ли чего? – заискивая, спросил он.

– Нет, мне ничего не надо.

– Позвольте, я принесу вам ковёр и постелю на скамью.

Лёгким наклонением головы княжна его поблагодарила.

– Мне можно уйти?

– Да, ступайте.

Николай вышел. Княжна слышала, как он заложил дверь снаружи засовом.

«Что же это? Я в плену, меня запирают! Теперь я уверена, что злодеи, которые на меня напали, были им подкуплены. Глаша права. Не думает ли этот жалкий подкидыш добиться моей любви? Посмотрим, что будет завтра!» – проговорила она, подошла к двери и заперла её на крючок.

В избе было душно и мрачно. Софья отворила оконце и стала жадно вдыхать лесной весенний воздух. Это несколько укрепило расстроенные нервы молодой девушки; она стала спокойнее, усердно помолилась Богу, легла на скамью и скоро крепко заснула.

Был уже день, когда проснулась княжна. Яркие солнечные лучи весело играли на стенах избёнки; она спала долго.

– Уже день! Однако я поспала! – оглядывая своё жилище, проговорила молодая девушка; она подошла к двери, подняла крючок, но дверь была заперта снаружи; княжна стала стучать.

– Что надо? – спросила у неё Сычиха.

– Отвори дверь!

– Она заперта.

– Отопри!

– И отперла бы, да на замке, и ключ у барина.

– У какого барина?

– А у того, что тебя вчера, сударка, привёз.

– Что это значит? – крикнула молодая девушка.

– А то и значит, что попала ты, ровно птичка, в западню и сиди теперича в ней… – прехладнокровно ответила старуха.

– Отопри!.. Иначе я дверь выломаю!

– Ох, сударка, не выломать тебе двери: крепка она, засов-то железный, а замок большущий.

– Что же это, зачем он меня запер, зачем?

Молодая девушка заплакала.

– А ты полно! Чего убиваешься! Слезами не пособишь.

– Слушай, старуха, выпусти меня, выпусти!

– И выпустила бы, да не могу! Выпусти – барин убьёт меня, а избёнку сожжёт.

– Какой он барин! Он жалкий подкидыш, негодяй презренный… Мой отец и брат были его благодетели. Хорошо отблагодарил их!.. – с горечью и со слезами говорила княжна. – Моё несчастие ему даром не пройдёт! Мой отец сумеет его наказать…

– А кто твой отец будет? – спросила Сычиха.

– Зачем тебе? Кто бы он ни был.

– Что же, не говори, пожалуй, тебе же хуже.

– Мой отец – князь Гарин.

– Как Гарин! Это что живёт в Каменках? – с удивлением воскликнула старуха.

– Ну да, Каменки наша усадьба. Ты отпусти меня, старуха, мой отец за это даст тебе много денег.

– Да, да, надо подумать – держать тебя взаперти не приходится. Я не знала, что ты княжья дочка. Хоть и называл тебя барин-то княжною, да я думала, что он так тебя зовёт. Не знала я!..

– Ну и выпусти.

– А ты, голубка, потерпи немного, выпущу, держать княжую дочь взаперти не буду – в большом ответе за тебя, пожалуй, будешь…

– Ты только говоришь, а не выпускаешь, – упрекнула княжна старуху.

– Говорю, погоди!.. Сейчас нельзя.

– Почему?..

– А потому, твой недруг-то здесь бродит, и кони его здесь в овраге припрятаны. Пойдёшь – опять ему попадёшься. А ты, княжья дочь, погоди до ночи, ночью-то и подумаем, что делать.

– Ты говоришь, ключ от замка у него? – спросила Софья.

– У него, у него, с собою унёс. Да замок что!.. Стукну раза два топором – и замок сшиблен!..

– Так ты меня ночью выпустишь? – радостным голосом спросила княжна.

– Помалкивай, мы барина-то надуем. А ты вот поешь ситничка да яичек, ещё вот крынка молока.

Сычиха подала в оконце молодой девушке ситного, яиц и молока.

Обещание старухи успокоило княжну; она стала с нетерпением дожидаться ночи.

Спустя немного Цыганов вёл вполголоса разговор с Сычихою.

– Что, проснулась? – спрашивал он.

– Давно, – ответила старуха.

– Говорила с тобой?

– Нет, ничего не говорила, только жаловалась на свою хворость, – приврала Сычиха.

– Как, разве она нездорова? – испуганно спросил молодой человек.

– Головы не поднимает, лежит. Я ей и яиц, и ситного – ничего не ест, сердечная! Наказывала её не беспокоить.

– Ну, так я к ней не пойду – обеспокоишь.

– Не ходи, барин, отложи – пусть отдохнёт.

– Да, да, пусть. Я пойду поброжу по лесу.

– Что ж, барин, поди прогуляйся! Погодушка хорошая!..

Прошёл долгий весенний день, настал вечер, а там и ночь.

Уже совсем стемнело, когда к избе Сычихи подошёл измученный, усталый Цыганов; он заблудился в большом лесу и несколько часов подряд путался и едва вышел на поляну, где находилась Сычихина изба; ему страшно хотелось есть. Утолив свой голод молоком и яйцами, он растянулся на траве под деревом, в нескольких шагах от хибарки, предварительно наказав старухе снести корма и питья его лошадям, которые стояли в неглубоком овраге привязанными к дереву; там находилась и телега с кибиткою.

Цыганов не спешил объясняться с княжною, он избегал или медлил с объяснением. Честь в нём была ещё не совсем потеряна, ему совестно было взглянуть в глаза Софье, с ней заговорить. Николай сознавал большую вину перед нею. Он раскаивался в своём бесчестном поступке и, услышав от Сычихи о мнимой болезни княжны, хотел уже отвезти её обратно в Каменки. Но страсть его не допустила до этого.