Катарина Причард - Золотые мили

— Еще бы! Ведь он был так горд, когда мы назвали тебя в его честь, — сказала Салли. — Вот он теперь и считает, что ты вроде бы ему родной. Я уверена, Дэн, что он любит тебя больше, чем кого бы то ни было.

— Да что ты! — Дэн широко раскрыл глаза. — Вот уж никогда не думал!

Он размышлял о чем-то, сосредоточенно хмуря брови.

— Но ведь это он из-за тебя, — добавил Дэн с лукавой усмешкой. — Для Динни, мама, ты лучше самого сочного барашка.

— Дэн!

Лицо Дэна расплылось в озорной мальчишеской улыбке:

— Не слишком приятный комплимент, скажешь? Но ты же знаешь, что я имею в виду!

Эту ночь они провели в вагоне второго класса, и спать им пришлось, откинувшись на жесткую спинку скамьи. На утро поезд привез их в Перт. Салли сняла комнату в пансионе, который держала на Аделаид-террейс золовка Вика Моллой. Тереза остановилась у Мел, вышедшей замуж и державшей в одном из пригородов мясную лавку.

Все вызывало у Дэна любопытство и восторг. Глядя на сына, и Салли стала веселее. Город разросся и сильно изменился с тех пор, как она видела его в последний раз. Ее поражали новые здания и большие магазины, выросшие на уличках, казавшихся такими узкими и тесными по сравнению с широкими улицами Калгурли.

Старые дома вдоль Аделаид-террейс утопали в зелени роскошных садов; олеандры, окружавшие замок в средневековом стиле — резиденцию местных властей, — стояли в полном цвету. Нежный аромат цветущего миндаля струился по улицам. Но больше всего заинтересовала и поразила Дэна река, на которую выходили многие улицы. Голубая, как небо, она устремлялась к затянутым туманом берегам Южного Перта. С каким удовольствием Дэн провел бы целый день, разъезжая по ней на маленьком пароме, исследуя каждую ее извилину! Как он завидовал мальчишкам, которые в одних трусиках играли на дамбе и плескались у песчаных пляжей Комо и Эплкросса! Юноше, выросшему на приисках, их жизнь казалась сказкой!

Дэн умел плавать. Этому искусству его обучил Лал в бассейне, которым гордился весь Калгурли: хотя вода в жаркую погоду бывала там грязной и зловонной, бассейн всегда был битком набит и взрослыми и подростками. Никогда еще Дэн не видел такого обилия воды, как здесь. Он уже купил трусики и намеревался непременно выкупаться перед завтраком. Но только обязательно в купальне, настаивала Салли, — в реке водятся акулы! Детям можно плескаться только там, где неглубоко. А после парада Лал, наверно, повезет их куда-нибудь на морской пляж.

Море! Дэн никогда не видел моря. Для детей на приисках устраивались бесплатные экскурсии к морю, но гордость не позволяла Салли пользоваться благотворительностью: она всякий раз давала себе слово, что когда-нибудь непременно сама поедет с детьми на побережье.

— Послушай, мама, ну почему мы торчим на приисках, когда есть на свете такие чудесные места? Разве нельзя было сюда переехать? — спрашивал Дэн.

Его поражали правильные квадраты тихого города, красота обсаженных деревьями улиц, блестящие под солнцем водные просторы, пригороды с уходящими вдаль домиками под красными крышами, а на горизонте — смутно вырисовывающаяся голубая цепь гор.

— Твой отец надеялся разбогатеть на приисках, — сказала ему Салли. — Со временем мы рассчитывали поселиться здесь.

В тот день они смотрели парад, и зрелище это навсегда запало в душу Салли. Долгие часы простояла она вместе с Терезой и Дэном на улице, под палящим солнцем, в толпе возбужденных мужчин, женщин и детей, чей патриотический пыл дошел чуть ли не до исступления. Мужчины, большей частью старики и люди среднего возраста, наперебой кричали, что покажут этому кайзеру Вилли и кронпринцу, где раки зимуют. Думаете, мы не выиграем войну? Еще как выиграем-то! Пусть только наши мальчики доберутся туда — тогда увидите.

У женщин был растерянный вид: потрясенные разлукой, они не знали, гордиться ли тем, что их мужей и сыновей отправляют на фронт, как это делают мужчины, или дать волю снедавшим их грусти и страху. Они улыбались, но глаза их затаили тоску и печаль, а крепко сжатые губы выдавали, что за этим внешним спокойствием бушуют сдавленные рыдания.

И все же толпа была благодушно настроена и готова посмеяться, радуясь любому поводу хоть немного отвлечься от томительного ожидания.

Всеобщее внимание привлекал пожилой краснощекий мужчина в белом шлеме и чесучевом костюме, которого дама в широкополой шляпе, больше напоминавшей клумбу и позволявшей видеть только журавлиную шею, называла полковником. Мужчина разглагольствовал об Индии и Китае, о войне с бурами, словно хотел, чтобы все вокруг знали, что он — ветеран многочисленных кампаний.

Люди теснились, проталкивались поближе, чтобы видеть оратора.

— Я отдала двух сыновей, — сказала какая-то женщина, обращаясь к Салли. — Большего, кажется, и требовать нельзя.

— Только не вешайте носа. Мы должны быть веселыми и бодрыми, должны и виду не показывать нашим мальчикам, что на душе у нас кошки скребут, — живо отозвалась другая женщина.

— Вот это-то и труднее всего, — вставила Тереза. — Я бы, кажется, так сейчас и завыла.

— Не патриотично распускать нюни, стыдитесь, сударыня! — Клумба поблекших цветов обернулась в сторону Терезы. На увядшем лице блеснули два колючих глаза. — Будь у меня десять сыновей, я бы всех их послала сражаться за короля и отечество.

— А сколько у вас сыновей? — спросила Тереза.

— Это вас не касается. — Шляпа с клумбой поспешно отвернулась и совсем загородила Терезе вид на улицу.

В толпе захохотали, и кто-то заметил:

— Держу пари — старая дева!

— У меня четыре сына, и все в армии, — сказала бедно одетая женщина с кротким, покорным лицом и огрубевшими от работы руками. — Не могу сказать, что это я отдала их в армию. Они сами захотели пойти на войну, и я рада, что они так поступили, раз считают, что в этом их долг. И все-таки тяжело это.

— Правильно! — одна за другой согласились с ней женщины. — Нам всем тяжело.

— А это в самом деле их долг — идти на войну? — спросила молодая женщина с ребенком на руках. — Вот мы сейчас посылаем цвет наших мужчин за океан, а здесь кто останется?

Все заговорили разом. Молодая женщина с ребенком сердито защищалась, несколько мужчин поддержало ее.

Кто-то крикнул:

— Замолчите!

— Она просто сумасшедшая!

— Возмутительно! — рявкнул старый полковник. — Ах ты, красная оборванка! Эти иностранные агитаторы мутят народ, действуя на руку врагу, а мы им попустительствуем и подвергаем себя дьявольской опасности. Да таких сажать надо… перестрелять их всех!

Толпа подалась вперед, предвкушая скандал. Но несколько окриков, раздавшихся весьма к месту, сразу восстановили добродушное настроение:

— Осади назад!