Олег Михайлов - Александр III: Забытый император

– Желал бы я служить в вашем отряде командиром батальона. Да ведь пехоты-то у вас нет. А на лошадях скакать по эдакой жарище – страшная пытка. Ну да хранит вас Бог!..

После того цесаревич с Ванновским, чудовищно потея, выдули два самовара чая с лимоном за рассуждениями о возможных действиях Абдул-Керима-паши и о первых стычках с башибузуками, которые произошли на аванпостах.

Петр Семенович Ванновский остался в памяти многих прямолинейным солдафоном, окончившим лишь кадетский корпус и не жаловавшим «академиков». Он был настолько непопулярен среди офицеров либеральной милютинской закваски, что командный состав целой бригады, оскорбленный его крепким матерком в публичном о ней отзыве, поголовно подал в отставку. Александр II после такого казуса едва не отправил в отставку самого Ванновского, но дело в итоге ограничилось лишь двухмесячным отпуском без содержания.

О его грубости ходили легенды.

– Ведь я собака, не правда ли? – сказал генерал одному из обиженных им подчиненных. – Я всех кусаю. Никому дремать не даю! А потому у меня и порядок такой, как, может быть, ни у кого нет. Когда вы будете начальником, советую вам также быть собакой…

Порядок во всех руководимых им частях и в самом деле был образцовый. В своих приказах он карал, а порой и просто высмеивал подчиненных. Еще в пору командования Павловским военным училищем Ванновский прямо и сурово заявил:

– Я вас заставлю уважать строй и выкинуть из головы все бредни, не отвечающие традициям военной службы!

Но требуя от других, Ванновский подавал пример сам. И если совершал ошибку, то лично извинялся перед незаслуженно обиженным. Крайне недоверчивый и подозрительный, он трудно сближался с людьми, предпочитая, чтобы его больше боялись, чем любили. Зато поверив в кого-то, Ванновский отстаивал и защищал его до конца, обнаруживая простой и ясный ум. Он был одинок, и семью ему заменяли армия, вверенная часть, исполнительные подчиненные и преданный денщик.

В пору либеральных реформ Милютина Ванновский казался осколком николаевской эпохи с ее жестокой дисциплиной и непререкаемостью послушания. Однако то, что могло выглядеть устарелым и даже неуместным для военного министра и самого Александра II, как раз и подходило цесаревичу. Он давно знал Ванновского и теперь верил, что отлично сойдется с ним, ценя в генерале спокойный характер, качества умного и дельного и даже образованного, пусть и практическим опытом, человека. Цесаревич разглядел в Ванновском и то, чего, пожалуй, никто не подметил: симпатичную натуру. А это было, очевидно, главным в тяжелых походных буднях.

Милютина же Александр Александрович хоть и уважал, но недолюбливал и отклонил все предложенные им кандидатуры на пост своего начальника штаба. Проявив обычное упрямство, он настоял на своем:

– Только Ванновского!..

« 25 июня 1877 года. Павло.

Моя милая душка Минни!

Третьего дня было блестящее дело кавалерии под начальством генерал-лейтенанта Гурко. Участвовали гвардейский сводный эскадрон, драгунская бригада, 16-я конная батарея и две сотни 21-го Донского полка. Все эти части взяли с боя Тырнов, гарнизон которого состоял из 3000 низама, нескольких батальонов редифа, [87]6 орудий. Нами взят почти весь обоз. Недурно! С одной кавалерией, да еще столь незначительной, немногим больше бригады!..»

Цесаревич томился без дела.

Помыслами он был там, с передовым отрядом генерала Гурко, который смелым броском открыл дорогу на Балканы.

Вечером 24 июня начальник передового отряда отдал приказ: «Произвести усиленную рекогносцировку через деревню Балван на Тырново. При этой рекогносцировке я буду присутствовать сам…»

Гурко прибыл на бивуак на другой день в шесть утра в сопровождении своего помощника генерала Рауха, начальника штаба передового отряда полковника Нагловского, принца Баттенберга и ординарцев.

Выслушав от князя Евгения Лейхтенбергского донесения разъездов и познакомившись с командирами частей, он сел на коня и проехал к бригаде, которая была выстроена в походном порядке. Здороваясь с солдатами, Гурко своим громким, энергичным голосом обращался к каждой части с кратким, но сильным словом.

– Вам, господа офицеры, – говорил генерал, – напоминаю, что никогда русский солдат не бросал своего офицера. Следовательно, если вы впереди, и они будут за вами!.. А вы, балованные дети царя, – обращался он к гвардейскому конвою, – должны сослужить особенную службу нашему отцу-благодетелю! И если придется, лечь всем до единого костьми!.. Драгуны! – продолжал генерал. – Помните, до какой чести вы дослужились! Из всей русской армии вас выбрали первыми, чтобы перейти Балканы! Так докажите, что вы заслужили доверие государя! Будьте молодцами!.. Артиллеристы! – восклицал он. – Стрелять редко, да метко!..

– Постараемся! – после каждой паузы генерала отвечали солдаты.

Святые чувства русского человека были метко задеты славным военачальником – сердца дрожали от добрых, благородных побуждений. Победить, а коли нужно, то отдать жизнь «за други своя».

Вперед двинулся взвод гвардейского почетного конвоя под командой штабс-капитана Саввина; Гурко со свитой ехал в голове колонны.

Получив донесение, что авангард обнаружил турецкую кавалерию в значительных силах, открывшую огонь из магазинных ружей, генерал остановил отряд в скалистом дефиле – теснинах, а сам выехал на скалу, откуда отлично видна была ближайшая местность.

Турки плотной массой шли по шоссе из Сельви на Тырново.

– Евгений Максимилианович, – обратился Гурко к князю Лейхтенбергскому. – Соблаговолите-ка поставить здесь несколько орудий…

Еще свежая 16-я батарея подполковника Ореуса лихо исполнила приказ, карабкаясь по глыбам, и заняла позицию рядом с генералом.

Между тем взвод Саввина продолжал рысью идти на неприятельскую конницу. Видя, что смельчаков не много, турки бросились на них, охватив с трех сторон. Чтобы не быть смятым, Саввин на удивление быстро спешил взвод и открыл огонь, неожиданный для неприятеля, заставив его повернуть назад. А на подмогу уже неслись гвардейцы и эскадрон казанских драгун. Заработала и батарея, стоявшая на скале. Под градом картечи турки укрылись за горной грядой. Гурко спустился вниз и поехал догонять авангард, оставив князя Евгения Лейхтенбергского с главными силами на месте.

Лошади тяжело шли пашней. Прогнав противника до высот, Гурко с кавалерией, утомленной быстрым движением и невыносимой жарой, остановился и послал приказание главным силам присоединиться к нему. Он тут же повелел выбрать позицию для орудий на высотах, по которым турки уже открыли огонь.