Булат Жандарбеков - Подвиг Ширака

— Я знаю эту весть, мой царь. Умер твой брат Камбиз.

Бардия от неожиданности пошел ко дну, хотя воды в бассейне ему было по грудь. Вынырнув, он выбросил длинную струю изо рта и, захлебываясь, протянул:

— Что-о-о?

— По всей вероятности, он убит и, может быть, этим самым Дарием, сыном Гистаспа.

— Тогда тем более зови его скорее сюда, во дворец!

— Сын великого Кира — Бардия не может принимать убийцу или соучастника убийства сына великого Кира — Камбиза! Если ты примешь в своем дворце Дария, ты тоже станешь соучастником гнусного убийства твоего родного брата и низко падешь в глазах своего народа.

— А сын великого Кира — Камбиз, подсылая ко мне убийцу, не боялся падать низко в глазах своего народа? — с бешенством вскричал Бардия.

— Твой старший брат своей жестокостью отвратил сердца людей своего царства, и поэтому тебя, младшего брата, еще при жизни Камбиза признал наш народ своим царем.

— Ты говоришь так, словно я не господин великой Персии, а этот твой народ, не я господин своего народа, а этот народ мой господин! — с раздражением произнес Бардия.

— Ты господин, ты! — кротко ответил пати-кшаятия, а про себя думал: "Не надо перегибать. Все они одним миром мазаны — эти господа!"

— Еще бы! — остывая, проворчал Бардия.

— И народ любит тебя.

— Еще бы! — самодовольно повторил Бардия и добавил: — Разве не я облагодетельствовал свой народ, освободив и других подданных, кроме персов, от податей и воинской службы на целых три года!

Пати-кшаятия просветлел.

— За это народ благословляет твое имя, мой царь. Это твое благодеяние останется навеки в благодарной памяти народной, и твое имя с благоговением будут произносить и дети, и внуки, и правнуки ныне живущих! — воскликнул пати-кшаятия, вспоминая про себя, скольких трудов ему стоило уговорить царевича на этот действительно невиданный и неслыханный поступок.

Да, неожиданное предложение пати-кшаятия, правда, тогда он еще не был первым советником, а Бардия еще не был царем, а только царевичем, не только поразило, а страшно перепугало Бардию. Но в этот момент Бардия просто не мог отказать тому, кто спас ему жизнь, и он что-то невразумительно промычал. Будущий пати-кшаятия решил принять это мычание за согласие и почти насильно приложил безвольную руку царевича с печатью к знаменитому впоследствии документу. Указ без участия самого Бардии было разослан во все концы державы Ахеменидов. Бардия горько раскаивался в содеянном. Но вот стали прибывать со всех концов необъятной империи благодарственные послания с изъявлениями любви и преданности Бардии, великому сыну великого Кира — "отца персов"! Все народы, населяющие державу Ахеменидов, за исключением находящихся под властью Камбиза египтян, признали Бардию, при живом еще Камбизе, своим царем и повелителем. Только тогда понял Бардия ценность данного ему совета. Став из царевича царем, Бардия сделал сначала робкую попытку приписать себе в заслугу этот знаменитый указ. А так как человек, подавший необыкновенный совет и ставший к тому времени пати-кшаятия, стал старательно поддерживать такое сознательное заблуждение своего господина, то Бардия все увереннее и увереннее стал утверждать, что, это именно его озарила счастливая мысль облагодетельствовать все народы подвластных стран. Конечно, для пати-кшаятия было лучше, чтобы Бардии приписывалась мысль об отмене податей и воинской службы на три года, потому что в этом была гарантия выполнения этого указа. Вот и теперь он попытался сыграть на тщеславии царя, ведя свою игру.

— Только поистине великого человека могла осенить подобная мысль, и народ оценил твою мудрость, выбрав из двух детей великого Кира наимудрейшего...

Бардия рассмеялся — пати-кшаятия явно подражал придворным льстецам и у него это получалось как злая карикатура.

— Ладно уж, не засоряй мне уши елеем. Не умеешь ты этого делать. Огорчать ты лучше умеешь... говори уж, что ты еще замыслил.

— А если правду говорить, то любовь народа к тебе действительно велика. Вот Дарий прискакал к тебе, загнав восемь лошадей, — спешил, но весть о гибели твоего несчастного брата люди донесли до моего уха раньше, чем твой знатный вельможа доскакал на лучших конях до твоей столицы.

— Этот несчастный, как ты говоришь, брат, хотел погубить меня. Погубил твоего брата. А ты как будто жалеешь, что он умер?

— Конечно, я не жалею — Камбиз был очень жестоким правителем. Но одному неплохо было бы у него поучиться...

— Чему же это "одному"?

— А тому, что придавил господ! Урезал их права! Он прав в том, что не захотел с ними делить власть. Мой царь, зачем тебе эти прихлебатели? Эти вечно недовольные, интригующие против своего царя бездельники? Зачем тебе дробить свою власть и силу? Зачем делиться своим могуществом со знатью? Царь и народ! Народ своим трудом приносит тебе богатство и наполняет твою казну, народ, сражаясь на поле брани, приносит тебе славу. Обопрись на свой народ — и он будет предан тебе и благодарен за твои милости. Обопрись на свой народ и вырви с корнем сорняк, именуемый знатью, и не будет тебе равных царей ни в прошлом, ни в нынешнем, ни в грядущем!

Бардия вылез из бассейна и, звучно шлепая огромными мокрыми ступнями, вплотную подошел к пати-кшаятия и злобно прошипел:

— Хорошее же ты царствование мне сулишь. Ты хочешь, чтобы я был царем нищих и грубых простолюдинов? Этого быдла? Чтобы я заменил высокородных твоими хамами? Высокородные господствовали сотни лет, и они моя опора, а не стадо твоих простолюдинов, обязанных покорно выполнять мою волю — волю господина! А иначе я их в бараний рог скручу, понял? Много на себя берешь плебей! Да как ты смел сравнять себя с Ахеменидами? Как ты осмелился не пустить ко мне Дария! Ты! Ты! Ты! Кто ты такой?

Пати-кшаятия стоял бледный, стиснув зубы и в упор глядел на беснующегося Бардию.

— Конечно, когда это быдло обогащает тебя, ублажает тебя, умирает за тебя, возводит тебя на царство, — тебе нравится. А когда этот хам хочет сытно поесть и немного счастья для себя, — тебе не нравится. Ты кричишь, что скрутишь в бараний рог! Я не просил у тебя милостей, бедным я пришел в этот дворец — бедным и ухожу. Прощай!

А Бардия уже остывал. Не глядя в глаза пати-кшаятия, он глухо проговорил:

— Я погорячился. Не уходи. Говори, что хочешь, — я умею быть благодарным.

"Да, все они, эти господа, одним миром мазаны! — вновь с горечью подумал пати-кшаятия. — А ведь Бардия — лучший из них. Но нельзя, обидевшись на вошь, бросить вместе с ней в огонь и одежду. Слишком дорогую цену я уплатил за эту проклятую должность..."

— Я остаюсь.

И в самом деле, кем же является этот человек, явно незнатного происхождения, совершивший в короткий миг такую головокружительную карьеру? Его имя было — Вахъяздат. Он со своим братом Гауматой очень рано осиротел. У беззащитных сирот отняли их последнее достояние — землю, доставшуюся им от родителей. Им грозили нищета и голодная смерть. Сильный духом, Вахъяздат и битый и обижаемый сумел не только выжить, но и брата прокормить. Как только он немного подрос, устроился в услужение к одному магу. Любознательный мальчик сумел почерпнуть кое-какие знания, чем поражал впоследствии крестьян и даже жрецов. Мальчики делали все по дому, обрабатывали небольшой надел, помогали магу в священных обрядах, таская за ним священные прутья и священный бронзовый треножник — атрибуты жрецов среднего звена. Маг грубо обращался с мальчиками, и поэтому Вахъяздат решил уйти. Но, к его удивлению, мягкий и добрый Гаумата, испугавшись нищеты и трудностей, которых он досыта нахлебался до службы у мага, уходить отказался наотрез. Целую ночь проплакали, тесно обнявшись, братья, а на заре Вахъяздат покинул негостеприимный дом мага. Жилистый и выносливый, он поступил сарбазом в персидскую армию. До шестнадцати лет таскался в обозе, а затем попеременно побывал и лучником, и легковооруженным пехотинцем, и щитоносцем. Он воевал в Лидии, брал штурмом неприступный Вавилон, участвовал в злосчастной степной войне против массагетов Томирис. Он оказался среди немногих чудом уцелевших и вернувшихся домой, на родину. Гобрий комплектовал новую армию, и ему были нужны старые закаленные кадры служак. Вахъяздата повысили, дав ему звание сотника. Но недолго он проходил в командирах — за отказ участвовать в карательном походе против мидийских сельчан, взбунтовавшихся против непомерных поборов сборщиков податей, Вахъяздат был разжалован, жестоко наказан и уволен из армии. Но, учитывая его воинские заслуги, увечья, полученные в многочисленных войнах, а главное, что он арий — перс, Вахъяздату дали небольшой надел земли. Недоверчивость селян к пришельцу растопилась не сразу, но постепенно опытный и бывалый Вахъяздат за свою справедливость, какое-то бесстрашие стал пользоваться авторитетом не только у своих односельчан, но и в окрестных селах. К нему шли со своими нуждами земледельцы, и он всегда был готов помочь советом, поделиться своим скудным достатком. Долгие годы Вахъяздат искал своего брата Гаумату, но все напрасно. Однажды один односельчанин рассказал Вахъяздату о добром и отзывчивом маге, который по мере своих сил помогает бедным, лечит страждущих. Надежда вспыхнула в сердце Вахъяздата, но тут же погасла. По описанию это был красавец силач, человек огромного роста, а Гаумата отличался хилым здоровьем, да и если судить по отношению мага к своему служке, то не мог Гаумата стать жрецом — самое большее — остаться в прислугах. Прошло много времени с тех пор, как Вахъяздат услышал о добром маге, и что-то точило его и грызло. Наконец желание повидать этого жреца стало настолько нестерпимым, что Вахъяздат не выдержал и отправился в Мидию повидать этого мага...