Александр Зонин - Жизнь адмирала Нахимова

– В Пунические войны Карфагенский порт запирался цепями. Очень ловко. Ежели бы мы придумали бон для Севастополя. Пожелали выйти на фарватер отомкнули…

Корнилов тоже смотрит на рейд через его плечо; сразу от общих вопросов он переходит к деловому обсуждению:

– Ставить надо между Александровской и Константиновской батареями. А ширина порядочная. Цепи придется сделать на буйках.

– С инженерами потолкуем. Если не возражаете, я займусь, – предлагает Павел Степанович. Он доволен. Он знает, что Владимир Алексеевич, если принял мысль, непременно быстро и хорошо добьется дельного решения.

А Корнилов порывисто срывается с места, наискось пересекает комнату и глухо бормочет:

– Все оказывается неосновательным: устройство портов, число пароходов, береговые батареи. Как мы этого раньше не замечали? Где корень наших ошибок и на что надеяться?

– Уж так ли неосновательно, – добродушно журит Павел Степанович. Корабли отличные, экипажи молодецкие. Все еще поправится, Владимир Алексеевич. Пройдет гроза, построим паровой флот, заведем новые порты. Черное море останется русским морем.

Павел Степанович искренно заботится вернуть равновесие Корнилову. "Шутка ли, на нем все дело Лазарева".

Корнилов неожиданно успокаивается и улыбается.

– Бодрите меня, а тон у вас грустный, завещательный.

– Так мне шестой десяток пошел. Я дедушка. – Павел Степанович ласково привлекает к себе дочурку Корнилова и нежно гладит черную головку.

В один из следующих хлопотливых дней Меншиков неожиданно приглашает обоих адмиралов к себе. На лице его гримаса (разыгралась подагра). Он сразу объявляет:

– Государю угодно отправить часть моих войск, на восточный берег Черного моря. Вы, Павел Степанович, брались, кажется, в один прием перевезти 16 тысяч? Ну-с, командуйте амбаркацией. А вы, Владимир Алексеевич, изберете место высадки и передадите войска Кавказскому корпусу.

Павел Степанович официально спрашивает:

– Когда прикажете, ваша светлость, приступить к посадке войск и погрузке тяжестей?

– Завтра. Завтра.

Попрошу вашу светлость объяснить армейским командирам, что они безусловно должны выполнять распоряжения флотских начальников.

– Хорошо. Я пришлю к вам генерала Обручева, командира дивизии. Да вот еще что: часть флота выделить в Одессу. Оттуда надо привезти в Севастополь замену. Тысяч восемь. Ну, их можно в два приема.

Павел Степанович составляет вместе с Обручевым десантную ведомость. По точному подсчету, надо взять на флот 17500 человек с полной амуницией, парками, обозами и артиллерией. Это только для перевозки на Кавказ. Из средств флота надо еще выделить отряд в Одессу.

– Так как же, ваше превосходительство? В один прием или в два? спрашивает генерал Обручев.

– В один, в один! Особливо так нужно, чтобы наконец начальство узнало способность нашего флота.

Весь день 16 сентября рейды Севастополя, несмотря на свежий зюйд-вестовый ветер, были заполнены барказами, катерами и большими шлюпками. Гребные суда и малые парусники сновали от Северной стороны к линии кораблей, и с них то голосно пели солдаты, затосковавшие от одной мысли о Кавказе, то испуганно ржали лошади, на которых хлестнула волна.

Предвидя, что с такими средствами погрузка затянется и на следующие сутки, и ожидая по ряду признаков, что 17-го будет перемена погоды с попутным ветром, Павел Степанович распорядился, чтобы малые пароходы, "Грозный", "Молодец" и "Аргонавт", помогали переброске пушек. Что до транспортов в числе одиннадцати, то на них еще 15 сентября были отправлены, по уговору с Обручевым, все обозы.

Оттого в четвертом часу пополудни он стал получать с кораблей сигналы об окончании погрузки. Впрочем, об этом можно было судить и по внезапно наступившей тишине на рейдах. Последние барказы с матросами, утомленно взмахивавшими веслами, и солдатами, перезябшими в ожидании посадки, подходили к кораблям. А берег Северной стороны, который ночью был опоясан многими рядами бивачных огней, а все утро и после полудня кишел толпами людей, полностью опустел. Только при налете ветра вихрь вздымал разбросанные клочки сена и соломы, катил по камням какие-то тряпки и бумажки. Да еще держался у причалов на воде разный мусору все больше арбузные и дынные корки, баклажаны, помидоры и пожухлые капустные листья.

Князя Меншикова три дня не было в Севастополе. Отдав распоряжения Нахимову и Корнилову, он выехал на отдых в Алупку. Сначала начальник Главного Морского штаба предполагал пробыть в виноградниках с избранным обществом, пока на горизонте не появятся суда флота. Но с утра 16 сентября, испытывая приступы угрюмой злобы (приступы, которые в вынужденном крымском сидении все чаще охватывали его), князь приказал запрягать лошадей и с лейтенантом Стеценко поскакал в Севастополь.

Однако действительно скакать можно было лишь часть дороги. Пока коляска шла в гору к Байдарским Воротам и пока достигла высот, окружающих Севастополь, прошло много часов.

Уже подъезжая к городу и глянув в бинокль на открывшиеся рейды, князь с торжеством сказал:

– Ничего-то они не успели. Все корабли на тех же бочках. Хвастать любит Нахимов, а Корнилов его поддерживает.

Стеценко ничего не ответил князю, хотя заметил, что "Селафаила" и "Уриила", а также фрегатов "Флора" и "Кулевча" нет на их якорных стоянках. Явно было, что адмирал воспользовался ветром и отправил суда в Одессу. Он промолчал, потому что главный интерес его шефа относился к выполнению флотом другой и важнейшей задачи.

К удивлению лейтенанта, князь велел остановиться на площади у Графской пристани и нетерпеливо стал прохаживаться под аркою, покуда вызывали на дежурный катер гребцов.

Очень просто было спросить у матросов катера, что делалось в течение дня, но нахохленный вид Меншикова вынуждал Стеценко к осторожности. Он даже опять поднял к глазам бинокль украдкою, совсем по-воровски пробежал глазами по захламленному берегу и облегченно вздохнул: не на кого распаляться князю… Катер проходит мимо судов, стоящих с обнаженными мачтами, со спущенными брам-стеньгами. На палубах чисто и тихо.

– Они, кажется, еще не начинали, – обращается князь к лейтенанту Стеценко, своему временному адъютанту.

– Напротив, ваше высокопревосходительство, они закончили, и адмирал дал командам отдых. На Северной совершенно пусто.

Меншиков осматривает берег в бинокль. Захламленная досками, кучами золы, навозом, соломой, разным мусором двухверстная полоса берега красноречиво рассказывает, что ее недавно оставила масса войск.

– Поворачивайте назад, – говорит генерал-адмирал.

– На "Константин", к адмиралу? – спрашивает Стеценко.

– Мне незачем к вице-адмиралу! – вскрикивает князь, делая ударение на чине Нахимова. – Я сказал "назад", на берег.