Анри Труайя - Свет праведных. Том 1. Декабристы

– Да.

– Хозяева – надежные люди?

– Не знаю. Но когда я с вами, я ничего не боюсь!

И в подтверждение своих слов бросилась ему в объятия. Он целовал ее, но глаз не мог отвести от пылающего камина и все время прислушивался к подозрительным звукам. Огонь почти погас, тлела последняя пачка.

– Пора уходить, – умоляюще прошептал Николай. Он боялся и быть обнаруженным, и дольше оставаться наедине с Софи.

– Да, – согласилась она. – Надо быть осторожными! Это было бы слишком глупо!..

Что именно было бы глупо, Озарёв разбираться не стал и начал приводить комнату в порядок: сложил обратно белье, проследил, чтобы нигде не осталось ни кусочка бумаги.

Взявшись за руки, они пошли к выходу, встречая то тут то там свое отражение в зеркале – два заблудившихся в лесу, дрожащих от страха ребенка. Прошмыгнула мышь, недавняя героиня едва не закричала и так впилась ногтями в ладонь спутника, что ему впору было взвыть от боли. Высвободив руку, он первым подошел к входной двери, прислушался. На лестнице было тихо. Если кто-то и поджидал их, наверняка превратился в статую. Софи протянула ключ. Николай открыл дверь и вышел. На площадке никого. Он оглянулся, Софи смотрела на него с восхищением, будто ему удалось одолеть по меньшей мере человек десять:

– Путь свободен, пошли!

Они закрыли дверь и весело спустились вниз – словно воришки, провернувшие удачное дельце.

– То, что вы сделали, заслуживает одобрения, – сказала спутница, опираясь на его руку. – Благодаря вам Пуатевены спасены!

– Я последовал за вами не для того, чтобы спасти Пуатевенов, я думал о вас. Вы никогда не поймете, как дороги мне!..

Услышав эти слова, жандарм улыбнулся влюбленным.

Огюстен Вавассер оставался в тюрьме, расследование по его делу продолжалось и грозило затянуться надолго – никогда еще во Франции не было столько подозреваемых, полиция и суды завалены работой. В моду вошли доносы: под наблюдением оказались и бывшие якобинцы, и отставные военные, и землевладельцы, скомпрометировавшие себя во время Ста дней, и недовольные жизнью рабочие, и вовсе не придерживавшиеся никаких взглядов буржуа, и ремесленники с чересчур активной жизненной позицией. На севере и на юге добровольцы, пошедшие на службу к королю, преследовали и уничтожали бонапартистов. Протестовать мало кто отваживался – за это грозило соседство со знаменитыми заключенными Лавалеттом, генералами Друо и Лабедуайером, маршалом Неем… Наполеон плыл к Святой Елене. Король доукпомлектовывал палату пэров и назначал довыборы в палату депутатов, где Талейран, Фуше и Паскье рассчитывали на большинство в лице либерально настроенных монархистов. Впрочем, с первых дней стало очевидно, что преимущество останется за ультракрайними.

Не умевший справиться с потоком требований своих соратников, Людовик XVIII вынужден был одновременно противостоять союзникам, которые с каким-то злобным наслаждением затягивали подготовку мирного договора. Война, казалось бы, закончилась, Луарская армия распущена, а все новые и новые английские, прусские, австрийские, русские, ганноверские, баденские, баварские, вюртембергские, голландские, пьемонтские военные части пересекали границы Франции. Аппетиты союзников росли, о чем Озарёв с грустью узнавал из официальных докладов, поступавших в Главный штаб. Его удивляло, что товарищей по службе не возмущает подобное отношение к поверженному противнику. Их непонимание он объяснял себе тем, что ни одному из них не выпало счастье полюбить столь исключительную женщину, как Софи. И правда, все встреченные им иностранки с легкостью могли сойти за русских. Только не она. Даже став госпожой Озарёвой, она по-прежнему будет настоящей парижанкой! Впрочем, мысли о грядущей женитьбе не были столь безоблачны: Николай ждал ответа отца и все не назначал даты венчания, а расстояния такие огромные, и почта работает из рук вон плохо! Даже по самым оптимистичным расчетам выходило, что раньше начала сентября письмо не придет, необходимо запастись терпением.

Каждый день, освободившись от дел, он навещал Софи и раз за разом находил в ней новые достоинства. Она принимала его в гостиной, одна или в присутствии родителей. Но и оставаясь наедине, они теперь редко говорили о политике, словно арест Вавассера сделал их более благоразумными. Несколько раз невеста заговаривала о том, что надо бы навестить все еще не вернувшихся из Версаля Пуатевенов, но Николаю не стоило большого труда отговорить ее от этой затеи: она прислушивалась к его словам, и Озарёв ощущал себя главою семьи. Расставшись с любимой, продолжал думать только о ней и всякое событие переживал с мыслью, как-то он расскажет ей об этом.

Двадцатого августа в «Journal de débats» ему попалось сообщение, что накануне был расстрелян генерад Лабедуайер, сдавший Наполеону Гренобль. Молодой человек живо представил негодование Софи, сожалел, что не может немедленно броситься к ней. В пять он был у Ламбрефу, но едва успел привести себя в порядок перед зеркалом, как резко отворилась дверь и, шурша юбками, ему навстречу вышла не дочь, как он ожидал, но вся в слезах – мать. Озарёв подумал, не питает ли она, несмотря на свои легитимистские убеждения, тайной симпатии к подвергшемуся тяжкой участи генералу. Женщина протянула ему руку и простонала:

– Это ужасно!

– Да, – согласился гость, – приговор чересчур жесток и слишком скоро приведен в исполнение.

– Когда ее уводили, я думала, что сойду с ума! – вздохнула графиня, поднося к глазам платок.

– О ком вы говорите?

– О Софи! О Софи, конечно! Двое полицейских пришли за ней в полдень!

Озарёв застыл, словно громом пораженный:

– Но… но это невозможно!

– Они повели ее в префектуру, как воровку! Будут допрашивать!

– Но почему?

– И вы еще спрашиваете? За ее политические взгляды и связи! Ее бедный отец в отчаянии! Он уехал, чтобы попытаться через знакомых вызволить ее оттуда! Но увидите, ничего не выйдет! Они бросят ее в тюрьму! В тюрьму!..

Рыдания душили графиню.

– Где находится префектура?

– На улице Жерузалем, – сквозь слезы произнесла она.

– Вам известны имена тех, кто арестовал ее?

– Нет!

Николай тряхнул головой:

– Что же, тем хуже! Я пойду туда и выясню все на месте! Клянусь, ваша дочь вернется к вам!

Николай сознавал всю неосторожность подобного обещания, но не мог контролировать себя, столь велико было негодование.

Фиакр доставил его к дверям префектуры, украшенной аллегорическими барельефами. Рядом в будке стоял вооруженный часовой, он грозно взирал на прохожих, но не препятствовал тем, кто хотел подойти ближе. Озарёв вошел во двор, за ним проследовала мрачная тюремная повозка на высоких колесах, влекомая одинокой лошадью. На землю спустился мужчина в наручниках. Двое жандармов подтолкнули его к дверям. Боже, неужели и Софи увезли так же? Вокруг сновали бедно одетые посетители с виноватыми лицами, выглядевшие весьма подозрительно, и высокомерные чиновники. Николай остановил одного из них – очень молодого, весьма делового вида, с папками под мышкой: