Анри Труайя - Свет праведных. Том 1. Декабристы

– Я принял важное решение. Мы с Софи не останемся в Каштановке.

Отец взглянул на него – такого удара он не ожидал. Подумал и спросил:

– Ты хочешь уехать или она?

– Это не имеет значения.

– Отвечай: ты решил уехать отсюда?

– Софи не может жить под одной крышей с тобой…

– Так! Решение исходит от твоей жены. В конце концов, и для нее, и для меня этот отъезд – лучшее решение…

Он положил руки на стол и потирал их, пытаясь унять гнев, тяжело дышал, закашлялся.

– Куда вы поедете? – спросил наконец.

– Пока не знаю. Думаю, в Петербург.

– Да? – Глаза его удовлетворенно блеснули, что не ускользнуло от Николая. Несомненно, он опасался, что молодые уедут во Францию. – Петербург – это хорошо. Я дам тебе рекомендательные письма к моим друзьям. Они найдут тебе место при каком-нибудь начальстве.

– Я не могу принять этого, – гордо заявил Озарёв-младший.

Старший стукнул кулаками по столу: подпрыгнули безделушки, упало гусиное перо.

– Ты сделаешь все, что я скажу! Как смеешь ты спорить! Ты повел себя со своей женой как последний мошенник, ничтожество! И хочешь вовлечь ее в дальнейшие авантюры?!

Успокоился немного, справился с дыханием и глухо произнес:

– На какие средства вы собираетесь жить в Петербурге, если я не помогу вам? Эта женщина носит твою фамилию, мою фамилию. Она имеет право на достойное существование. Вы будете жить в нашем доме. Конечно, теперь он мало пригоден для того, чтобы в нем поселиться, но, полагаю, его не трудно привести в порядок. Для начала вам хватит шести слуг. Возьмешь их здесь. Гришку – поваром, Савелия – кучером. Они опрятны и не пьют. Возьмешь лошадей. Хватит тебе четырех.

Посмотрел на сына, требуя одобрения, но увидел неподвижное лицо и прокричал:

– Четыре! Ты слышал!

– Да, отец.

– Они обойдутся в сорок-пятьдесят рублей в месяц за овес и сено! Да, не забыть посуду, белье, зимние запасы…

Михаил Борисович взял перо, обмакнул его в чернильницу и начал выводить что-то на бумаге. Забота не слишком смягчила Николая, самолюбие его был задето: пришел сюда заявить о своей независимости, оказался обязанным отцу. Боже, когда же он начнет жить самостоятельно!

– Думаю, тебе понадобится несколько дней на сборы…

Сын покачал головой и, глядя ему в глаза, с жестокой уверенностью медленно произнес:

– Нет. Не понадобится. Мы уедем как можно скорее. Завтра, самое позднее послезавтра.

Николай вышел от отца успокоенный лишь наполовину – его ожидало еще более суровое испытание. Захочет ли Софи хотя бы выслушать его? От неопределенности у него холодело внутри. Он решительно поднялся на второй этаж, постучал и, получив разрешение войти, замер на пороге, лишился дара речи. Посреди комнаты, глядя в зеркало, стояла Мари, обеими руками прижимая к себе то самое золотистое платье его жены, Софи же протягивала ей черный бархатный капор. Лицо сестры сияло счастьем:

– Взгляни, Николя, правда, я совсем парижанка!

Не в силах вымолвить ни слова, он лишь согласно закивал. Неужели Мари в его отсутствие сумела все уладить?

– Ты прелестна, – проговорил наконец. – Но я хотел бы, чтобы ты нас оставила.

– Хорошо. Но поторопитесь. Через полчаса мы садимся за стол…

Она бросила на невестку восхищенный взгляд и спросила:

– Вы спуститесь к ужину, да?

– Я просил тебя оставить нас! – вмешался брат, забирая у нее из рук платье, чудесно преобразившее бледные щеки сестры, которая не сводила с него умоляющих глаз.

– Нет, Мари, это невозможно! – раздался мягкий голос Софи.

– Но почему? Я поговорю с отцом! Он все поймет! Вы увидите, он будет любезен с вами!..

Николай испугался, что своей настойчивостью она выведет из терпения его супругу – одно неверное слово, и все пропало.

– Перестань, пожалуйста!

Мари опустила голову:

– Без вас двоих будет так грустно!

– Николай будет ужинать с вами! – возразила Софи.

Муж удивленно посмотрел на нее, не зная, как отнестись к этому ее решению: знак благосклонности или, напротив, немилости?

– А вы? – продолжала Мари. – Вы останетесь у себя?

– Да.

– Не поев?

– Я не голодна.

– Но так нельзя! – воскликнул Озарёв. – Вы заболеете!

– Прикажу, чтобы вам принесли поднос со всякими вкусными вещами! – нашла выход Мари. – А потом мы вновь поднимемся к вам!..

Окрыленная этой мыслью, она исчезла. Николай закрыл дверь.

– Вы действительно собираетесь ужинать в одиночестве?

– Да, друг мой.

Софи повернулась к нему спиной. Голос был холодный, чужой, последние надежды растаяли без следа.

– Могу я узнать, чем вы занимались после обеда? – обратилась она к мужу.

– Подготовкой нашего отъезда в Петербург, – не без гордости отозвался он.

Жена повернулась к нему и безучастно спросила:

– Когда мы едем?

Вопрос этот показался ему добрым знаком – она согласна следовать за ним!

– Послезавтра.

– Почему так не скоро?

– Чтобы все приготовить, необходимо время, я намереваюсь взять лошадей, слуг…

Николай удивлялся собственной лжи. Но разве мог он признаться Софи, что переезд организует им его отец?

– Кого из слуг вы берете?

– Пока не знаю… Гришку, Савелия…

– А Антипа?

– Вы хотите, чтобы с нами ехал Антип? – удивленно спросил муж.

– Да, мне это кажется в порядке вещей! – возмутилась она. – Это человек искренне предан вам, последовал за вами во Францию…

– Что ж, он последует за нами и в Петербург. – Как приятно было хоть чем-то доставить жене удовольствие.

Софи видела перед глазами Антипа, думала о нем, как о преданной собаке. Быть может, это ее единственный друг в этом доме.

– Уверен, столичная жизнь понравится вам.

Николай взял ее за руку, совершенно безжизненную, поднес к губам, но она вырвала ее и, ни разу больше не взглянув на него, вернулась к своим платьям.

Ужин был мучительным – никто не говорил о Софи, но дух ее, несомненно, над столом витал. Михаил Борисович, мрачный, с осунувшимся лицом и потухшим взглядом, не в силах был даже насмехаться над мсье Лезюром, который, воспользовавшись этой передышкой, ел за четверых. Мари невесело мечтала о красивых платьях, большой дружбе и счастье, которое ей довелось бы узнать, останься их новая родственница в Каштановке. Заслышав шум над головой, Николай с беспокойством начинал разглядывать потолок: он был убежден, отныне они с Софи чужие друг другу люди, вынужденные скрывать это от окружающих видимостью счастливого брака. После десерта извинился и попросил у отца разрешения уйти. Мари хотела идти за братом, тот решительно заметил, что не нуждается в ней.

Она поцеловала его. Несчастный взбежал по лестнице, чувствуя себя подсудимым, возвращающимся в зал заседаний суда после перерыва. В коридоре споткнулся о поднос, который Софи выставила за дверь. Наклонившись, обнаружил, что жена едва прикоснулась к еде. В этом ему увиделось дурное предзнаменование.