Анри Труайя - Свет праведных. Том 2. Декабристки

Софи и сопровождающий ее жандарм высадились на берег в Нижнем Новгороде первого июня, в полдень, в сильную грозу. Пока она устраивалась в маленьком, но чистеньком гостиничном номере, где была настоящая кровать с настоящими простынями и одеялами, Добролюбов отправился в канцелярию губернатора, чтобы сделать отметку в подорожной. Он обязан был на всех значительных остановках являться засвидетельствовать свое присутствие, давая властям возможность удостовериться, что путешествие идет по заранее утвержденному маршруту и в предусмотренные сроки. Затем ему надо было нанять тарантас и лошадей, чтобы на следующей день выехать в Москву.

Вымывшись с головы до ног в лохани с горячей водой и переодевшись в чистое, Софи уселась у окна. Дождь не переставал, по стеклу бежала вода, и пейзаж за этой тяжелой серой пеленой искажался. Внезапно тучи разошлись, ливень прекратился, мокрые крыши заблестели под солнцем. Софи захотелось, воспользовавшись тем, что погода прояснилась, осмотреть город. В Нижнем Новгороде столько всего, на что стоит взглянуть: ярмарочная площадь, Кремль, собор, Печерский монастырь… Она уже собиралась выйти, когда в дверь номера постучали. Софи отворила: на пороге стоял Добролюбов. Ей показалось, что вид у жандарма значительный и озабоченный.

– Ну как, визит к губернатору прошел удачно? – спросила она.

Добролюбов нахмурился.

– И да, и нет. У меня для вас дурные вести. Скончался один из ваших родственников. Некий Седов.

Она первым делом подумала о Сереже и, задохнувшись, еле выговорила:

– Мой племянник?.. Сережа… Сергей Владимирович Седов?

– Нет, – ответил жандарм. – Его отец, Владимир Карпович.

Тревога Софи мгновенно улеглась, сменившись полнейшим равнодушием. Кончина этого человека теперь даже не утоляла жажду мести, которая так долго и так сильно ее терзала.

– Как он умер? – безразлично спросила она.

Добролюбов наморщил нос, пошевелил усами.

– Неприятная история! Кажется, убили его же мужики с месяц тому назад. А губернатор только что узнал об этом из официальной депеши. И просил меня деликатно вас известить. Он хотел бы с вами увидеться.

– Сейчас пойду к нему, – сказала она. – Прямо сейчас же и пойду…

Но не сдвинулась с места. Ей казалось, что это убийство уже происходило прежде, что ей уже сообщали о нем в другой жизни. Повторение. Владимир Карпович Седов не мог закончить свою жизнь по-иному. На мгновение ей почудилось, будто она соприкоснулась с изнанкой мира. Путешествие приобрело смысл, какого она раньше и предположить не могла. Сережа осиротел. Путь свободен. Ее подхватил порыв надежды. «Господи, Боже мой! Что это со мной происходит? Я счастлива!» – содрогнувшись, подумала Софи. Жандарм с изумлением смотрел, как она улыбается, глядя в пустоту.

Взгляд Софи остановился на полустершейся табличке. «Каштановка», – прочитала она. И затихла, замерла в ожидании, готовясь к встрече с прошлым. Все тело словно обратилось в камень, перестало отзываться на растворенный в воздухе солнечный жар, на тряску экипажа. Одна только память жила теперь в этом точно каменном теле… И глаза выхватывали из тьмы давних лет осколки мозаики, складывая их в картины настоящего.

Вот уже два ряда старых, темных, сумрачных, с лохматыми ветками, словно одетых в рубище, елей расступаются перед ней – в точности так же, как в далекий день, когда она впервые оказалась на этой аллее, среди этих деревьев. Они, молодожены, тогда только-только приехали из Франции, и Николя собирался представить ее отцу. Коляска тряслась на неровной дороге, подпрыгивала на ухабах. На Софи в тот день была шубка-витчура, отделанная беличьим мехом. Николай с нежностью и тревогой сжимал руку жены. Софи взглянула на него – но вместо Николая увидела жандарма с лоснящимся от пота лицом, с черными торчащими усами.

– Прекрасное поместье, – одобрительно произнес Добролюбов. – И сколько же у вас душ?

– Не знаю, – тихонько ответила она.

Картины настоящего и прошлого путались у нее в голове, то подступая, то отступая, подобно приливу и отливу. Софи вдруг узнавала перекресток, поросший мхом камень, крышу купальни, и каждая подробность пробуждала столько воспоминаний, что воздух вокруг нее словно сгущался. С минуты на минуту она увидит Сережу – как они встретятся, каким окажется ее выросший мальчик? Софи напрасно старалась представить себе племянника взрослым мужчиной: ей все виделся младенец в колыбели, каким она его оставила. Бедный, бедный, должно быть, он сильно потрясен и удручен смертью отца. Софи написала Сереже с дороги, выразила соболезнования, предупредила о своем приезде. А когда проезжала через Псков, вместе с жандармом побывала у губернатора. Все было сделано по правилам, все было улажено, все формальности соблюдены…

Тарантас сильно тряхнуло. Да, конечно, она помнит – на этом месте дорога всегда была разбита. Из кустов выскочила собака, за ней другая, с громким лаем они побежали рядом с упряжкой. Из-за поворота тропинки вышли крестьяне, поснимали шапки, завидев гостью. Возможно, сыновья тех, кого она когда-то лечила…

Наконец в просвете между деревьями показался дом. Зеленая крыша, розовый фасад с облупившейся штукатуркой, с белыми колоннами, он всеми окнами улыбается навстречу Софи, манит ее к себе, словно это вовсе и не дом, а издавна знакомое лицо! Едва не лишившись чувств от волнения, Софи обвела глазами группу, собравшуюся у крыльца, пристально вглядываясь в каждого поочередно. Одни только слуги. Может быть, Сереже пришлось отлучиться? Может быть, он куда-то уехал? Тарантас со скрипом остановился, Добролюбов спрыгнул на землю. Слуги бросились выгружать вещи. Софи, в свою очередь, тоже сошла на землю, и внезапно ноги у нее подкосились, а сердце на мгновение перестало биться. Двойная дверь, выходящая на крыльцо, отворилась, и к ней навстречу вышел… Николай. Двадцатипятилетний Николай – высокий, стройный, широкоплечий, с правильными чертами благородного лица, с шапкой светлых волос. На нем был черный сюртук с бархатным воротником, галстук, туфли тоже черные. Софи сразу узнала его, а он все не узнавал… Неужели она так сильно постарела? У нее голова закружилась, когда перед ней оказался этот бесстрастный призрак. Потом, сломленная, она прошептала:

– Сережа!.. Ах, Боже мой, до чего ты на него похож!..

Двойник Николая поцеловал ей руку и пригласил в дом, предложив войти и жандарму. Будто сквозь туман, она снова увидела охотничьи трофеи, ружья, ножи, украшавшие прихожую, затем вошла в кабинет покойного свекра. На окне висели все те же ярко-зеленые шторы, на рабочем столе поблескивало все то же малахитовое пресс-папье. Невозможно было взглянуть на этот предмет без того, чтобы, словно наяву, увидеть, как старые узловатые пальцы Михаила Борисовича машинально его поглаживают. Софи бессильно опустилась в кресло. Никого, ни одного человека из тех, кого она когда-то знала в Каштановке, здесь больше не было, никто из них ее не встретил. Николай, Маша, Михаил Борисович… все они умерли, умерли, умерли!..