Анри Труайя - Свет праведных. Том 2. Декабристки

– И у вас тоже совершенно прелестный наряд, – сказала Софи, разглядывая зеленое тафтяное платье баронессы, оживленное искусственными цветами из бледно-желтого газа.

– Платье-то и правда неплохое, – согласилась Дельфина, – вот только юбки из конского волоса слишком громоздкие, торчат и мешают мне ходить! Хорошо-хорошо, пойдемте же скорее! Вас ждут! Всем так не терпится вас увидеть!

Схватив Софи за руку, баронесса потащила ее в глубину гостиной, где на софе полулежала старая, высохшая, суровая с виду дама с живыми глазами и белоснежными волосами, прикрытыми кружевным чепчиком. От шеи до щиколоток хозяйка дома была затянута в черное бархатное платье. На груди у нее сверкал бриллиантовый шифр, напоминая о том, что она была фрейлиной императрицы Александры Федоровны. Окружал княгиню небольшой кружок степенных немолодых господ. Дельфина представила ей Софи и упорхнула, изобразив перед тем некое подобие реверанса. Старая дама с царственным спокойствием оглядела новоприбывшую с головы до ног, указала ей на стул рядом с собой и произнесла по-французски, надтреснутым голосом:

– Очень рада видеть вас у себя, сударыня. Надеюсь, вы расскажете, что делается в моей стране.

– Думаю, вы, княгиня, знаете о том, что происходит в России, лучше моего, – с улыбкой возразила Софи.

– Да, конечно, я знаю о том, что делается в Санкт-Петербурге, однако истинная Россия не там, а совсем в другом месте. Некоторые уверяют даже, будто в наши дни следует искать ее по ту сторону Урала!

В группе мужчин послышались смешки. Довольная произведенным ею впечатлением, княгиня продолжала:

– Дорогие моему сердцу люди по-прежнему находятся там: Трубецкие, Волконские. Что вам о них известно?

Софи не знала, что с ними стало с тех пор, как сама покинула Сибирь, но рассказала, просто и без прикрас, о прежней их совместной жизни в Чите и Петровске. Рассказ гостьи глубоко тронул княгиню.

– Это чудовищно! Какая низость! – повторяла она. – Как бы сильно ни провинились эти мальчики, император давным-давно должен был их помиловать! Упрямство его величества нелепо, несправедливо, это не христианское поведение!

Окружавшие княгиню Ливен мужчины принялись ей вторить. Софи, удивленная тем, что особа, столь близкая к императорской семье, прилюдно и так сурово судит царя, опасаясь ловушки, не присоединилась к возмущенному хору. Княгиня же, словно бы услышав ее мысли и задетая недоверием, наклонилась к ней и прибавила вполголоса:

– Знаете, сударыня, я ведь и сама, в некотором роде, принадлежу к гонимым. Царь в бешенстве от того, что я отказываюсь вернуться в Россию. Он сделал все, чтобы принудить моего мужа привезти меня туда, ничего не вышло. И, поскольку я настояла на своем, император потребовал от мужа разрыва со мной. Смирился Николай Павлович только теперь: он предоставил мне находиться там, где я нахожусь, но читает письма, которые я пишу императрице, извлекает из этого выгоду и в душе меня ненавидит!

– Как трудно в это поверить, княгиня… – задумчиво сказала Софи.

– Да-да, поверьте, он в самом деле меня ненавидит! Это необыкновенный человек, он умнее и сильнее, чем о нем думают, но его душит злоба. Он не умеет прощать! Ваши друзья-декабристы подтвердили бы мои слова!

– Значит, вы полагаете, им не на что рассчитывать?

– Я сто раз говорила о них в своих письмах к императрице. Обещаю вам, что сделаю так еще не раз. Но, к сожалению, это был и будет напрасный труд!

На этом месте их разговор прервали другие гости, подошедшие засвидетельствовать свое почтение хозяйке дома. Некоторых из новоприбывших княгиня представила Софи. Прославленные французские имена чередовались с не менее прославленными русскими. Долгоруков, Тургенев, Ермолов, Шувалов, Демидов – слыша все эти фамилии, Софи удивлялась тому, как много подданных русского царя обосновалось в Париже. Все гости кн. Ливен были одеты по последней моде и с наслаждением, упоенно говорили по-французски, раскатывая «р». Все они изо всех сил старались выглядеть истинными парижанами, но тем не менее зрелище оставляло довольно-таки тягостное впечатление плохой комедии…

К Софи, наваливаясь всем своим весом на трость с золотым набалдашником, приблизился согбенный старец с гладко выбритым лицом и задумчивым взглядом. Это был Николай Тургенев, которого пятью минутами раньше представила ей княгиня. Воспользовавшись передышкой в беседе хозяйки дома с прибывшей из России гостьей, он отвел ее в сторонку, чтобы поговорить о друзьях, отбывавших сибирскую ссылку. Софи показалось, будто он хочет оправдаться перед ней за то, что в момент восстания находился за границей. Слушая Тургенева, Софи вспоминала путаные, жалкие объяснения Васи Волкова. Обоих настигла одна и та же болезнь: избегнув в свое время наказания, выпавшего на долю заговорщиков, после они стали терзаться муками совести из-за того, что им повезло больше, чем товарищам. Однако Николай Тургенев был человеком совсем другого полета, чем несчастный Вася: во взгляде старца светился ум, от него исходило ощущение спокойствия, честности и решимости. В нескольких словах он рассказал о том, как бежал в Эдинбург, как получил царский приказ предстать перед комиссией по расследованию в качестве сообщника декабристов, как отказался покинуть Великобританию и как был заочно приговорен сначала к смертной казни, затем к каторжным работам. Позже Тургенев перебрался во Францию, где с тех пор и живет на вилле вблизи Буживаля. Его навязчивой идеей была отмена крепостного права в России, и он надеялся поспособствовать проведению этой реформы своими сочинениями.

– Шесть лет назад я издал на французском языке труд, наделавший немало шума, его название – «Россия и русские», – объяснил старик. – Я пришлю его вам. В этой работе я подверг анализу все, что неладно в нашей стране. И это позволило мне мимоходом воздать дань уважения моим друзьям декабристам…

Услышав последние слова, белокурая и розовощекая мадам Грибова молитвенно сложила руки и воскликнула:

– Ах, непременно, непременно надо прочесть эту восхитительную книгу! Только человек, глубоко и сильно любящий свою родину, может так ее критиковать! – И, повернувшись к Софи, прибавила: – А знаете, я ведь тоже была в очень близкой дружбе с некоторыми декабристами! Вы, несомненно, знавали в Сибири Юрия Алмазова? Так вот: я – его племянница. Разумеется, я была слишком мала, когда его арестовали, и совсем его не помню, но матушка много мне о нем говорила. Разрешите попросить вас о величайшей милости: доставьте мне удовольствие, придите к нам на ужин 18 июня.

Софи от души приняла приглашение – ради воспоминаний о Юрии Алмазове. Едва Грибова, довольная тем, как легко добилась своего, отошла от них, Николай Тургенев тотчас шепнул, наклонившись к уху Софи: