Джинн Калогридис - Огненные времена

Он едва ли не тонул в высоком деревянном кресле, но в то же время был вполне способен достать толстый кусок хлеба, служивший тарелкой, а также прохладный серебряный кубок, наполненный лучшим в замке вином с пряностями. Сделав глоток, он улыбнулся. Знакомое чувство радости шевельнулось в нем, едва он почувствовал запах еды, которая постепенно начала прибывать на стол: здесь были тушеные угри и рыба, жареная баранина, запеченная с уксусом и луком зайчатина, горох с шафраном и пюре из лука-порея с ветчиной, сливками и хлебными крошками. Сидевшая рядом с ним Нана нарезала мясо собственным ножом и положила кусок на хлеб Люка. И прошептала ему на ухо так громко, чтобы он смог услышать, несмотря на звуки арф:

– Помни, откусывать надо маленькими кусочками, а жевать – с закрытым ртом. И на этот раз помни, пожалуйста, что горох и пюре надо есть ложкой…

При звуке ее голоса, одновременно знакомого и незнакомого, он поднял глаза: перед ним была матрона, чьи черные, заплетенные в косы и уложенные короной волосы были скрыты теперь платом с длинной прозрачной белой вуалью. Плат был крепко завязан под подбородком, отчего было совсем незаметно, что подбородок у нее – двойной. Она была в лиловом платье, украшенном темно-пурпурной вышивкой.

«К черту черный цвет! – любила говорить Нана. – Всю свою юность протаскалась я во вдовьей одежде! А теперь я просто старая женщина и могу делать что захочу».

Иногда она вела себя грубовато, но сердце у нее было таким же мягким, как ее пышное тело и полная грудь. Люк, разделявший с ней кров и проводивший с ней больше времени, чем с любым из родителей, радовался тому, что она любит его больше всех на свете.

– Нана, – довольно пробормотал он, увидев свою бабушку.

Но тут его внимание отвлек другой голос.

– Нам следует подать пример, – сказал архиепископ. У него были голубые, с красными прожилками глаза, а лицо было полным и круглым. – Мы должны напомнить народу Лангедока, что отныне Церковь не потерпит никакой ереси, ни в какой форме. Полагаю, что люди хотят, чтобы им об этом напомнили. Недавно их постигли болезнь и неурожай. И им непременно нужно кого-нибудь в этом обвинить! Ведь не осмелится кто-нибудь сказать, что это Сам Господь послал нам наказание. Ересь подобна траве. Она распространяется быстро, а корни ее скрыты. Мы думали, что де Монфор поубивал всех катаров, а король Филипп Красивый – всех тамплиеров. Но они, по правде говоря, прячутся среди нас…

Вдруг за спиной Люка какой-то знакомый голос весело, почти насмешливо спросил:

– Тамплиеры? А я-то думал, что все они либо казнены, либо бежали в Шотландию.

– Дядя Эдуар! – закричал Люк, и не успела Нана схватить его за тунику, как он повернулся в кресле, чуть не опрокинув его, и оказался на руках у своего дядюшки.

– Ух! Эдуар-Люк! Наверное, на будущий год я уже не смогу поднять тебя! – сказал господин Эдуар.

Если бы мать Люка была мужчиной, она бы выглядела точь-в-точь как ее брат-близнец, Эдуар. У него были те же удивительные малахитовые глаза и правильные черты лица, но только подбородок был квадратным, брови – густыми, а золотистые волосы тронуты рыжиной цвета кованой меди.

Эдуар снова усадил племянника в кресло и повернулся к своему зятю.

Тот встал.

– Сеньор де ла Роза, – произнес Эдуар, отвесив формальный поклон. А потом, когда отец Люка с улыбкой протянул ему руку, добавил: – Поль, брат мой! Как поживаете?

– Хорошо, – ответил Поль, и они обнялись с глубоким чувством.

Потом Эдуар на миг отпрянул и испытующе заглянул в глаза зятю. Ответ, который он там искал, был явно отрицательный, потому что Поль отвел взгляд, словно защищаясь. По лицу Эдуара пробежала тень разочарования. Он тут же сел и сказал:

– Примите мои извинения, ваше святейшество. Прошу вас, продолжайте…

И архиепископ продолжил:

– Видите ли, это тамплиеры принесли дьявольскую магию из Аравии, хотя изначально предполагалось, что они будут охранять паломников и воевать с сарацинами в Святой Земле. Да, некоторые из них поначалу вели себя благородно и пожертвовали собой ради возвращения Иерусалимского храма христианам. Но дело в том… – Тут старик наклонился вперед и снизил голос до полушепота. – Кто-то из них обнаружил под храмом магические документы, написанные самим Соломоном, а вместе с ними – источник неоценимой власти. Тем, что они узнали, они поделились с евреями и ведьмами. Это часть всемирного заговора зла.

– С ведьмами? – вежливо переспросила Нана. – А я и не знала, что они обучились магии у тамплиеров! Я-то думала, что они унаследовали свою магию от язычников, живших еще до римлян.

– Какую-то часть – да, – согласился архиепископ. – Но женщины, – а большинство ведьм это женщины, – женщины непостоянны, а поскольку они непостоянны, то они переходят от одного языческого бога к другому, от одного заклятия к другому. Они с радостью впитывают магию откуда только возможно. Но источник всегда один: Люцифер. И он – их настоящее божество независимо от того, какими именами они его называют. И хотя тамплиеры предпочитали устраивать свои сатанинские оргии в чисто мужском обществе, тамплиеры и ведьмы имели и до сих пор имеют возможность… Как бы это выразить поделикатнее? Возможность взаимодействия.

Пока архиепископ говорил, отец Люка не отрывал глаз от тарелки и был поглощен едой. В конце же речи архиепископа он посмотрел ему прямо в глаза и сказал спокойным голосом, в котором не слышалось ни подтверждения, ни отрицания: – Воистину так.

Нана улыбнулась архиепископу и не ответила ничего, но Люк почувствовал, как она напряглась, и понял, что и она, и отец очень не любят этого человека. Но почему все они притворялись, что соглашаются с архиепископом, хотя на самом деле были совершенно с ним не согласны?

Но вот архиепископ неожиданно встал и пошел по огромному залу мимо участников пиршества, один за другим преклонявших перед ним колено. Поль де ла Роза шел рядом с ним. Нана и Эдуар следовали за ними на почтительном расстоянии, а Люк шел между ними, держась правой рукой за руку бабушки, а левой – за руку дяди.

От руки Эдуара исходили тепло и сила, а на лице лежал оттенок легкой печали, и Люк понял, что перед приходом сюда дядя нанес визит своей сестре Беатрис. Эдуар безмерно любил сестру и ее единственного ребенка. Зная это, Люк отвечал ему такой же горячей любовью.

Несмотря на печаль, прикосновение Эдуара всегда было одним и тем же – наполненным радостью. Не диким восторгом, а спокойным счастьем, незыблемым даже перед лицом трагедии, счастьем человека, который знает, во что он верит, и который верит во что-то чудесное и прекрасное.

Но сегодня даже эта радость была омрачена каким-то невыразимым словами ужасом – тем же ужасом, что исходил из мягкой ладони Нана. Они безупречно разыгрывали спектакль перед архиепископом и собравшимися за обедом гостями, но не могли обмануть ребенка.