Джинн Калогридис - Огненные времена

От Эдуара Люк научился искусству знаков и талисманов, получив строжайшее предупреждение, что они могут быть использованы только для добра по велению Бога, находящегося внутри него самого. Он изготовил талисман, который излечил старого Филиппа от плеврита, и еще один – для себя, чтобы становиться невидимым для прочих рыцарей. Затем, с огромным уважением и радостью, он изготовил из чистейшего золота печать Соломона, чтобы та защитила его любимого учителя.

– Когда же состоится посвящение? – спросил он Жакоба семь месяцев спустя после начала учения.

И ребе, лицо которого лишь наполовину было освещено подаренной дядей Эдуаром свечой, ласково посмотрел на Люка:

– Совершенный союз не может осуществиться в страхе. – Он замолчал, увидев недоумение на лице Люка, а потом добавил: – Я не могу посвятить тебя по одной простой причине: ты ищешь женщину.

Люк затаил дыхание.

– Ту девочку, – прошептал он про себя, – ту, что упала с телеги, девочку с темной косой и темными глазами…

И понял, ничуть этому не удивившись, что он любит ее, что он всегда любил ее.

– Да, – пробормотал Жакоб. – Ту девочку. Ты – выдающийся маг. Но некоторых способностей ты лишен, и в том числе – дара внутреннего зрения, ясновидения, которое понадобится тебе для того, чтобы сразиться со своими врагами. – Он посмотрел куда-то мимо Люка. Это было предсказано тысячу лет назад группой мистиков в Святой Земле. Два человека явятся как мессии – один будет царем, другая жрицей – и соединятся для того, чтобы спасти свой народ. За подобное богохульство мистиков хотели казнить, но они бежали в пустыню и прятались там много веков. Ты, Люк, и есть тот царь, и ты должен найти свою жрицу. И так должно быть в каждом поколении.

Люк слушал его не очень внимательно, потому что одна лишь мысль о том, что он снова увидит эту девочку, пронзила его.

– Ребе, а когда я смогу… когда мы с ней… встретимся?

Жакоб задумчиво покачал головой.

– Этого я сказать не могу. Но я могу сказать тебе вот что… – И он повернулся к висевшей рядом картине, нарисованной Люком и отражавшей разноцветные сферы власти, расположенные в виде рядов. – Вот здесь, на вершине, находится кетер, белый свет, сияющее божественное, венец. А здесь, у ног, находится малькут, царица, управляющая царством Земли. Видишь? Вот путь, по которому должен пройти жених для того, чтобы достичь своей невесты. И прежде чем достичь блаженства, божественного союза, он должен пройти сквозь множество препятствий.

Внезапно у Люка заныло сердце. Впервые он понял причину того беспокойства, что он все это время испытывал, и того ощущения пустоты, которое приходило к нему даже в обществе любимых людей.

– Но как я могу ждать? – прошептал он, чуть не плача. – Как долго должен я еще оставаться в разлуке с ней?

И Жакоб, бросив на его искаженное горем лицо ласковый жалостливый взгляд, ответил:

– Ты должен заглянуть в сердце и избавиться от самого большого страха, который в нем гнездится, страха, который твой враг может использовать против тебя, страха, который поглощает твою силу и делает твою магию бесполезной. Только тогда тебе и твоей возлюбленной можно будет соединиться безопасно.

– Скажите же мне, что делать, и я это сделаю, – твердо ответил Люк.

– Не мне давать имя твоему страху. Ты сам должен обнаружить его. Я могу помочь только в том, в чем могу, и я не в силах приблизить ее к тебе. Пусть знание того, что тебя ожидает, служит бальзамом для твоей души.

Положив мальчику на плечи свои большие руки в шерстяных перчатках, оставлявших открытыми кончики пальцев, он начал петь таким сильным и звучным голосом, что, казалось, завибрировали сами атомы воздуха.

Холодные, костлявые ладони Жакоба неожиданно потеплели и сквозь них потекла энергия, похожая на вспышку молнии, ослепляющая до потери сознания. И Люку показалось, что до сих пор он влачил слепое, сумрачное существование и только теперь он по-настоящему увидел… увидел свет – нет, стал им, во всей его славе и красоте. И внутри его не было никаких пределов: ни жизни, ни смерти, ни времени, ни собственного «я», ни Эдуара, ни Жакоба, ни отца, ни матери, ни Церкви, ни магии, ни Торы. Лишь широкая, всеобъемлющая радость, не ведающая никакой печали.

И тут заговорил некий голос: «Жакоб, ты должен отнести наш талисман в ту деревню, где живет наша возлюбленная. Там живет и смерть, но за ней последуют жизнь и награда».

Слова эти были произнесены языком самого Люка, но его блаженство было столь велико, что он не обращал на них никакого внимания. Сколько времени находился он в таком бессловесном состоянии – час, день, год, может, всю жизнь, а может, одно мгновение – он не знал. Но когда Люк наконец вернулся в нормальное состояние, то обнаружил, что Жакоб стоит на коленях, уткнувшись лицом в пол. И когда ребе наконец поднял голову и посмотрел на своего ученика, то на его лице Люк увидел отраженное сияние Господне.

Люк тут же соскочил с табурета и помог своему пожилому, охающему учителю встать.

– Никогда не делайте этого! Ребе, никогда не становитесь на колени передо мной!

– Я встал на колени перед тем, что находится внутри тебя, – с улыбкой ответил Жакоб. – Вы хорошо освоили механику магии, мой господин. А ваша госпожа учится тому, как жить в этом, в божественном присутствии. Она в твоем сердце, Люк. И когда настанет время для того, чтобы она посвятила тебя, вы будете жить в божественном присутствии вместе.

Решительно настроенный на то, чтобы преодолеть все страхи для того, чтобы стать достаточно сильным и готовым к встрече со своей возлюбленной, Люк ежедневно практиковался в особых ритуалах. Он начал тайно экспериментировать с огнем, суя в него палец. Начав с кратковременного воздействия, он наконец достиг той стадии, что мог не моргнув глазом погружать в пламя всю ладонь, ожидая того момента, когда огонь начнет лизать кожу. И всякий раз отнимал руку от огня безо всяких ожогов и волдырей.

Он украл у одной из горничных веретено и учился направлять концентрацию на его острие, прокалывающее его кожу, с тем чтобы оно не вызывало ни крови, ни боли. Со временем даже удар охотничьего кинжала не вызывал у него кровотечения и не оставлял раны.

А на следующее лето пришла чума. Из дома пришла весть о том, что умерла Нана, а отец был тяжело болен, но поправился. Удивительно, но эпидемия совсем не задела поместье Эдуара – не заболел никто из слуг, ни один из рыцарей. Но город был поражен эпидемией, и как ни настаивал Люк, Эдуар запретил своему племяннику навещать Жакоба.

Через месяц после того, как миновала самая сильная вспышка эпидемии, Эдуар вошел в комнату к Люку и мягко сказал:

– Дорогой племянник, у меня очень плохие новости. Гетто сожгли.